— Говорят по-разному, — кивнул Эркин, — только… Помнишь, ты мне перед мастерством сказал, я о призах спрашивал, а ты сказал, чтоб я не думал об этом, помнишь?
— Помню.
— Так и с премией. Плату оговорили, плату он даст. А премию… как захочет. Нельзя её в расчёт брать.
— Это так. И как под расчёт ещё будет. По вещам у нас вычета быть не должно?
— По вещам, да. У нас только два дня, ну, за Мышеловку.
— Помню. Да я ещё когда болел, шесть кормёжек пропустил. Я потом сосчитал, так?
Эркин задумался, припоминая.
— Нет, не шесть. Вот считай. Вырубился ты перед дневной.
— Так, — кивнул Андрей и растопырил пальцы. — Считаю.
— Две кормёжки я с тобой сидел, мне их, кстати, тоже на вычет можно. Утром я тебя в тайнике оставил.
— Три, — Андрей загибал пальцы.
— Днём ты за костром следил, ещё этот офицер припёрся.
— Так, четвёртая, правильно.
— А вечером ты уже с нами пошёл.
— Ага, и Фредди меня к забору прислонял. Вот тебе и пятая. И с утра ещё я еле ползал. Шестая.
— Ты ж на них был.
— Но не работал. Если Фредди обо всём доложил, то шесть кормёжек, а это два дня.
— Ну, может, четырьмя обойдётся.
— Может, — кивнул Андрей. — А может, и нет. Как карта ляжет. Джонатан своего не упустит. Хотя мужик широкий.
— Широкий — это как? Я не понял.
— Ну, шикует, легко деньги тратит. Ужин этот ему ой-ой-ой во сколько обошёлся.
— Широкий, — согласился Эркин. — Но не упустит. А с вычетами этими полный бардак. У каждого лендлорда по-своему. А может, и совсем обойдётся. Всё ж таки болел, не гулял. Даже рабу три дня на болезнь давали.
Андрей вздохнул.
— Но скрутило меня тогда здорово. И ведь видел я собак раньше, и ничего, а тут…
— Ладно. Не растравляй себя, — Эркин надел шляпу и полез за картой. — Смотри, ходко как идём. Вон он нам на дневку пометил, а не утомились вроде. Передохнём или как?
— Передохнём, — кивнул Андрей. — Он здесь больше нашего смыслит.
Они свернули на зелёную лужайку и спешились, отпустили лошадей, а сами легли на траву.
— Есть хочешь?
Андрей удивлённо покачал головой.
— Совсем не хочется. Во накормили!
— Да, ужин был… — Эркин рассмеялся. — На всю жизнь запомним. Всю ночь ели. И ещё осталось.
— Ага, — ублаготворено вздохнул Андрей. — И потрепались хорошо. Слушай, так ты не наврал насчёт приёмов?
— У тебя одно на уме. Нет, конечно. Зачем мне врать?
— И ты того, кончал на каждом?
Эркин покосился на покрасневшего Андрея, улыбнулся и кивнул:
— Да, и она тоже.
— А что? — Андрей даже на локте приподнялся. — Бабы тоже… кончают?
— Ну да. По-своему, конечно. Не так, как мы.
— Эркин…
— Ну, — Эркин усмехнулся, — спрашивай.
— Я слышал, трепали, что вот… спальники… если перегорели, то кранты, не могут больше…
— У меня пять лет так и было, — спокойно ответил Эркин. — Вот только этой весной, — он усмехнулся, — я даже день помню, в День Матери, смог, а здесь уже понял, что всё восстановилось. Я всё могу, Андрей, понимаешь, и белого приказа мне не надо. С кем захочу, и как я сам захочу. Я с этой мулаточкой и пошёл, чтобы проверить себя. Смогу ли. А она тоже… спальница. Только не горела. Вот мы столько и успели.
— И что, через пять лет у всех восстановится?
— Не знаю, — пожал плечами Эркин. — Я один так давно перегорел. Все остальные этой зимой горели. А что трепали о нас всякое… ну и пусть дальше треплют. Цена трёпу… — Эркин насмешливо выругался.
Андрей кивнул и снова лёг на спину, закинул руки за голову.
— Так как, поучишь меня? — спросил он подчёркнуто равнодушным тоном.
— Ну, ты и… — Эркин запнулся, подбирая слово.
— Настырный, — подсказал Андрей. — Меня ещё мать так называла, что, мол, если чего вбил себе в голову, то не отступлюсь.
— Ну, выбить не проблема, — пробормотал Эркин и сел. — Ладно. Я тебе качели сейчас объясню. Значит, так. Лежишь, а она, — Он легко встал на колени рядом с Андреем и упёрся ладонями в его живот, — а она сидит на тебе. Сообразил?
— Ага, — натужно прохрипел Андрей. — Слушай, тяжело, кишки выдавишь.
— Я тебя за кости держу. Тут кости у тебя, а кишки между ними. Сейчас я тебе колени прижму, колени не сгибай. Так. Руки за голову пока. И садись. Не рывком, медленно. Та-ак. А теперь медленно ложись. И снова садись.
Андрей сел и ухватился за его шею.
— Подожди. Передохну малость. А она чего делает?
— Она? Садишься когда, она к тебе на колени ложится. А когда ложишься, опять садится на тебе. А чтоб легче было, за руки её держишь. Ну, и бьёшь при каждом каче.
— Ты это серьёзно? — Андрей тяжело дышал. — И это сколько раз надо?
— Ну, после десятого кача они вырубаться начинают. А если ещё у неё внутри ворочаешься, то быстрее.
— Да ну тебя, — Андрей лёг. — Это ж такая работа…
Эркин легко оттолкнулся от земли и встал. Отойдя на шаг, сбросил на землю шляпу и куртку, потянулся, сцепив пальцы на затылке, выгнулся на арку, коснувшись головой земли, и снова выпрямился.
— А ты как думал? — ответил он наконец. — Работа она и есть работа, — посмотрел сверху вниз на расстроенное лицо Андрея и рассмеялся. — Ну как, расхотелось учиться? Вставай. Поедем.
— Тянуться не будешь?
— На второй дневке. Сейчас ещё не хочу.
Андрей полежал, пока Эркин подбирал свои вещи и одевался, и рывком сел.