Анабиоз

– По… По… Полиция прис… прислала.

Она передала мне сложенную втрое бумагу. Распечатанная на стареньком принтере ментовская отписка. Я пробежался глазами. Какой-то следователь, фамилия которого в подписи ни о чем мне не говорила, сообщал по поводу угона отцовской машины. Кровь на коврике принадлежала на Сергею. Саму машину спустя сутки после угона нашли в промышленном районе за МКАД в Северо-Западном округе. Ее сожгли, предварительно облив чем-то. Личность угонщика установить пока не удалось.

– Ее угнали только для того, чтобы сжечь, – уверенно сказал я. – Они не знали, что я уже нашел следы крови на коврике. Просто избавились от тачки. Отрезали все хвосты.

Мать не слушала.

– Мам. – она подняла глаза. – Я завтра или послезавтра поеду в Самару. Мне нужно проверить кое-что. Я чувствую, что Сергей там.

– А е… е… если нет?

– Буду искать, пока не найду. В моем списке достаточно городов.

Мать, кажется, только сейчас сообразила, что я сказал.

– А по… по… поминки?

– Только что были.

– Де… де… девять дней еще.

– Потом сорок, – нахмурился я. – У тебя умер муж. Почему ты должна не просто пытаться пережить горе, а вкалывать на кухне, чтобы кормить ораву людей, которым плевать?

– Не… не… говори т… так. По… положено.

– Кем?

Она осуждающе вздохнула и затеребила подол халата. Поймав себя на этом, разгладила подол и сцепила пальцы, чтобы занять их чем-то.

– Ладно, – смирился я. – Дождусь поминок. Потом поеду. Мам, у тебя денег не будет? Мне на билет хватит, но там нужно где-то ночевать, есть, ездить на автобусах…

– Мы не… не… не… откладывали. Все, что… что… что было, ушло на пох… похороны.

Я прикусил язык. Они всегда едва сводили концы с концами. Теперь небогатая пенсионерка похоронила мужа, угрохав на ритуал все скромные сбережения, а сын тут же клянчит денег. Паршиво. Уважительная причина – слабое оправдание в этой ситуации.

– За… зачем ты по… поедешь? – мать покачала головой. – Почти т… три недели, как Сергей ис… ис… исчез. Скоро ме… месяц.

– И что ты предлагаешь? Забыть? Полагаться на кого-то еще? Не на кого полагаться, мам. Во всех этих городах фотография Сергея валяется у ментов в дальнем углу. Никто не бегает с фонарями и собаками и не ищет его.

Она меня не слушала, ее мысли были где-то далеко. Или где-то глубоко.

– Кон… кон… конец, – прошептала она и засопела носом. – Нет Во… Во… Володи. Нет Сер… Сер… Сергея. Од… Од… Одна я осталась… Как с… с… страшно.

Страшным было то, что родная мать говорила это.

Я ушел не сразу. Еще около часа я сидел с матерью, пока она не решила лечь спать. Она двигалась, как сомнамбула. С момента смерти мужа она отсутствовала в этой жизни. Пережить и жить дальше – вариант был не для нее. Она будет жить воспоминаниями и гаснуть, пока не погаснет насовсем. Я это видел, и мне было жутко.

Оказавшись на улице, я немедленно отправился в магазин. Сел на лавочке с бутылкой пива и сигаретами и уставился в темноту двора. Казалось, что мне нужно было побыть одному, чтобы подумать. Теперь было понятно, что все обстояло с точностью до наоборот. Мыслей не было. Была лишь пустота.

Вскоре подошел Тимур. Наверное, кто-то меня заметил и позвонил ему. Тимур уселся рядом.

– Как ты, чувак?

– Хреново, наверное.

– Наверное?

Я пожал плечами. Говорить не хотелось. С трудом вспомнив про незнакомый номер, с которого звонили Сергею в тот день, я достал из кармана сотовый и протянул Тимуру.

– Фотка с номером, обведенным фломастером. Пробей его. Можешь? – Тимур с несчастным видом вздохнул, но спорить не стал. – Да, и еще кое-что.

Я пересказал ему историю про рыжего любителя поездов и про клофелинщиц из Самары. – Сможешь в интернете что-нибудь поискать об этом?

Тимур с еще более несчастным видом согласился.

Он для приличия посидел еще немного рядом, а потом испарился, оставив меня одного. Я сходил в магазин еще раз. После третьей бутылки дышать стало легче. А на четвертой я почувствовал нечто странное. Возможно, это была легкая форма шизофрении. А может быть, я смотрел в пустоту, сидя на одинокой скамейке в погруженном в ночь дворе, слишком долго и провалился в медитацию. Только я почувствовал, как некто с грустью смотрит на меня. Этот кто-то был внутри меня. И он точно знал выход.

Бутылка упала, когда я задел ее локтем, и разбилась с характерным треском. Я уронил голову на руки и закрыл глаза.

А потом позвонила Женя. Я уставился на дисплей телефона и не решался нажать кнопку ответа. Что вызывало еще большее смятение, потому что я никогда так себя не вел. И все это раздражало. Чтобы не растягивать издевательство, я ответил.

Тихий голос Жени:

– Что делаешь?

Сказать что-нибудь эдакое, или ответить, как есть?

– Пью. И жалею себя.

– Я тоже, – помолчав, отозвалась она. – Давай… Давай жалеть себя вместе…?

Я смутно помнил, как добрался до нее. Метро еще ходило, и я спустился в подземелье. Там было непривычно пусто. А потом была улица, двор, домофон. И бутылка вина, которую Женя выставила на стол.

– Что это?

– Подумала, тебе не помешает.