Амур широкий

— Никогда я не торговал и торговать не умею, — заявил Американ. — Раньше, правда, маленько-маленько менял всякие товары на пушнину, теперь кончил, не хожу к орочам.

— Но пушнина у тебя есть.

— Нет пушнины, что зимой добыл, все сдал.

— А откуда водки привез целую лодку? — спросил милиционер.

— Что? Какую водку? — вдруг побледнел Американ.

— Ты контрабандист, мы знаем. Водкой торгуешь, на пушнину меняешь.

— Ищи водку! Ищи пушнину! Найдешь — тогда говори!

Милиционер произвел обыск, но ничего не нашел, расспрашивал соседей, но те все отрицали: они не отдавали Американу пушнины, не видели у него водки. Не удалось разоблачить Американа.

Труднее всего пришлось с китайскими и маньчжурскими торговцами. Болонский торговец У и хунгаринский Чжуань Мусань жили на Амуре десятилетиями, они пустили здесь глубокие корни. Женаты они были на нанайках, дети их женились, и они теперь были кругом опутаны родственными связями. Правда, многочисленные родственники не получали никаких выгод от этого родства, они были такими же должниками, как и все остальные. Этих торговцев заранее предупредили, что торговать им на советской земле запрещается, что они должны покинуть Амур.

Когда Воротин приехал в Болонь, одряхлевший У уже был готов к отъезду. Провожать его собрались все родственники. Много пили и слез много пролили: хитрый У роздал остатки продовольствия и товаров, собрал долги с тех, у кого была пушнина, припасенная для закупки зимнего запаса.

— Собрался, — сказал У и заплакал.

Торговец теперь плакал настоящими слезами, он привык к амурской земле, здесь прошла его молодость, здесь он собирался встретить смерть. Тяжело ему было еще и потому, что отказались уезжать с ним старшая жена Супиэ и тридцатилетний сын Чифу. Оставалась и замужняя дочь. Старый У оставлял на амурской земле мечту своей жизни — торговый дом и детей. Уезжали с ним лишь младшая жена Майла и сын Муйсэ от старшей жены.

— Ты покидаешь родину, почему? — спросил Воротин Муйсу.

— Отец старый, жалко.

— Врешь, ты торговцем там станешь, — сказал Лэтэ Самар.

Случайно оказавшийся на проводах Токто заметил:

— Китаец, он и есть китаец, тянет его на свою родину. Ему что Амур — тьфу! Амур ему не дорог, так же, как и мать. А Чифу настоящий наш человек, нанай. Отец и мать уезжают, а он остается.

— Правильно делает. Как без Амура можно жить? Зачахнешь. День и ночь только о нем будешь вспоминать.

— Старик впервые по-правдашнему плачет. Жалко его…

— Пожалел кого, — жестко проговорил Токто, — всегда мы такие жалостливые, все забываем, все прощаем. Плохо это!

Воротин знал, что хитрый У увозит с собой много пушнины. Но конфискацией занималась милиция. Когда милиционер сказал, что советская власть не разрешает вывозить за пределы страны пушнину, у старика подогнулись ноги, и он сел на пол. Охотники переглянулись, женщины прикусили губы.

— Пушнина советская, она добыта на советской земле, — сказал милиционер, — потому мне приказано забрать ее у вас.

— Разорили… — прошептал У. — Как буду жить?

— Как так? — спросил Лэтэ Воротина. — А мука, крупа, материи были его, он ведь менял.

— Это неправильно, — заявил Токто, — выгонять — выгоняй, но зачем отбирать последнее?

— Токто, я тебе все объясню, — сказал Воротин. — За границу советская власть никому не разрешает вывозить пушнину.

— Пушнина его, он за нее нам заплатил мукой, крупой, материями. Нельзя отбирать.

— Если мы не возьмем сейчас, отберут, когда он границу будет переходить. Такой закон. Если запрячет и тайно захочет перевезти, его арестуют как контрабандиста.

— Жить становится сложнее, всякие законы, — вздохнул Лэтэ.

— Раньше и слышать не слышали про такое.

— Верно, раньше и слышать не слышали, — сказал Токто, — жизнь меняется. Раньше следы наши оставались возле зимников да стойбищ. Теперь тропы пролегли в Николаевск, в Хабаровск, а Богдан даже живет на краю земли, в Ленинграде. Нанай добрались до края земли.

— Пушнина — богатство наше, — продолжал объяснять Борис Павлович. — Это мягкое золото, на нее мы можем купить всякие машины, пароходы, целые заводы. А если у нас больше заводов будет, то больше всяких товаров мы получим.

— Скажи, ты можешь у меня ружье отобрать? — спросил Токто.

— Нет, не могу.

— Не можешь, потому что ружье мое.

— Да, твое. Ты им добываешь пушнину, и никто у тебя не может его отобрать.

— Верно, потому что оно мое собственное. Вот и пушнина у торговца — его собственность.

— Я тебе все объяснил. Добавлю еще. Пушнина эта собрана за долги, давние долги. Сын заплатил за отца. А были ли долги у отца? Может, не было, а? Об этом много говорили, хватит. Торговцы вас обманывали, долги приписывали. Это-то ты знаешь? Говорят, из-за этого ты много ругался с У, рассказывают, чуть не убил однажды. Чего же ты теперь за него заступаешься?

Токто нечего было отвечать, верно говорил Воротин, он всегда недолюбливал хитрого У.