Тут раздался ещё один залп, причём в этот раз я заметила несколько разрывов и длинные строчки трассеров, которые пытались достать небольшие и лихо маневрирующие точки в небе. Корабль трясло и лихорадило, пол так и уходил из-под ног, норовя поменяться местами с потолком. Радовало, что шкаф запирался, а ничего кроме кровати в комнате нет — иначе получила бы по темечку летающим стаканом или тарелкой какой. Кое-как доползла до прикрученной к полу кровати и вцепилась в неё взмокшими от страха, трясущимися ладонями. До меня дошло: Ладислас не стал бы так стрелять, зная, что на борту находится его жена. Вряд ли он решил стать вдовцом в ближайшее время. И значит, эти разборки ко мне отношения не имеют, как бы не прихлопнули за компанию с пиратами.
В этот момент из коридора раздался непонятный шум. Дверь вздрогнула от удара, второй сорвал её с петель. На пороге застыла огроменная, два двадцать — не меньше, фигура в бронежилете, камуфляже и шлеме с глухим забралом. Пару секунд непонятный солдат изображал статую, затем почему-то поднял забрало. Я вздрогнула — лицо хоть и человеческое, но зато на меня смотрели два жёлтых кошачьих зрачка, полные натурально звериной ярости и злобы. Губы растянулись в подобии улыбки, обнажая уж точно не человеческие зубы с впечатляющими клыками. Человек… точно не человек. Не опуская забрала, он сказал в гарнитуру:
— Я нашёл.
Дальше нечто тяжёлое навалилось на меня, растворяя все страхи, волнения и боль в приятной тихой темноте беспамятства.
***
Очнулась я в полумраке и от ощущения скованного в неудобном положении тела. Твердокаменные доски тут же впились парой заноз в задеревеневшую спину, и я невольно застонала. Босую ногу — где же вы мои удобные ботиночки — что-то пощекотало. Я ойкнула от неожиданности.
— Чего вопишь? Умолкни, — проскрипело справа, а следом перед глазами появился крючковатый нос и блёклые серые глаза.
Матка Боска Честноховска, где это я? Или тут положено обращаться к Семи демонам? А лучше сразу к восьмому, Безумию. Почему темно, за решёткой в коридоре тускло чадит самый натуральный факел… За решёткой? От неожиданности я попыталась вскочить, но тут же цепь, сковавшая мои запястья, натянулись, спружинила и дёрнула меня обратно, больно ударив о стену. Кстати, а я здесь явно давно лежу. Ощущались запахи сырости, тухлятины и псины пополам с мочой, но меня не тянуло на рвоту — обоняние успело приспособиться.
— Да что ж ты дёргаешься, горемычная? — вновь проскрипело «чудное видение». — Так и убиться можно! А тут лучше не подыхать, говорят — подымут твоё умертвие, да кладбища рыхлить пошлют.
Какие кладбища, какие умертвия? О чём эта непонятная тётка? Некромантия с превращением в зомби вообще, если что, запрещена на всех Листах.
— Я смотрю ты и так вся побитая какая-то. Флики дубинкой угостили? Из этой, шо ли, кодлы Врэн-Люка? Вас хорошо вчера брали, говорят…
Тут глаза немного привыкли к темноте, и я поняла, что соседка по камере — тётка средних лет в засаленном платье, типичная люмпен, но почему-то вообще не то что к стене не прикована, а даже руки не связаны.
— Нет… — сиплый голос еле-еле вырывается из горла. — Я на корабле… — сказала я машинально, дальше прикусила язык: разболталась непонятно с кем.
— Чё, правда? — почему-то оживилась тётка. — Зашибись. — Так ты в экипаже чеке была? ну тогда трындец тебе. Если чё, я не с тобой и вообще молчу.
— Нет… похитили меня. А где мы? Почему я закована?
— А мне почём знать? — пожала костлявыми плечами тётка. — Молодая вроде, шибко на физию симпошная. Таких сюда не спускают — флики сразу к себе пошлют. Но если ты из чеке… Точно трындец.
— К-куда пошлют?
— А кто куда! — скабрезно усмехнулась тётка. — Если поумнее и покладистая, то в койку тащат, а кто подурнее и права качает — прямо на столе приходуют…
Меня передёрнуло.
— Где мы?
— Чё, хахаль так таранил, что даже не поняла, где шлёпнулась? В самой, Безумие ее дери, в самой отвратительной жопе мира. Приграничье.