Амулет

Ведь уму непостижимо, сколько обрушивается на нас с экрана сенсационных разоблачений, скандалов, политических дрязг! И что толку? Вот, к примеру, оказалось, что генеральный прокурор страны развлекался неподобающим образом с девушками легкого поведения… То есть, пардон, «человек, похожий на прокурора». Ну и что? Эту запись, которая, между прочим, является ничем иным, как вторжением в частную жизнь, показали по всем каналам, прокурор подал в отставку. Каков итог? Ради чего шумиха? Никакого расследования не проводилось, все успокоились на том, что человек ушел с поста. А если это был вовсе не он? А если он стал жертвой хорошо спланированной операции по устранению неудобного прокурора с помощью фальшивой видеосъемки? На все эти вопросы нет ответа, и никогда не будет.

Разоблачили сталинский культ личности, с пафосом раструбили о миллионах репрессированных, о загубленных жизнях, о преступлениях сталинского режима, покаянии и прочем. Где процесс по этим преступлениям, я спрашиваю?! Да, Сталин мертв, но живы те, чьи подписи стоят под приказами о расстрелах. Где эти люди? Когда и кто осудит их? А если не осудит, тогда в чем заключается смысл нашей свободы слова да и вообще свободы в стране? Свобода знать, что тебя унизили, уничтожили твоих родителей, разворовали твою страну? Свобода знать все это – но так и не увидеть торжества справедливости, не иметь возможности взглянуть в глаза тем, кто все это вершил. «А нужна ли нам такая свобода?» —с пафосом спрашивал я себя. – Ведь это лишь усугубляет унижение, приумножает боль.

Нищим шахтерам и, замерзающим в своих домах пенсионерам, которым отключили отопление за неуплату, демонстрируют разоблачение Чубайса. Но если он виноват – покажите, как он наказан, или заставьте его исправить ситуацию! Нет, все остается по-прежнему – люди мерзнут, Чубайс управляет энергетикой.

Рассказывают, сколько миллиардов вывезли из страны нажившиеся на развале Союза олигархи, которые первыми успели к дележке оставшегося бесхозным пирога – растащили нефтяной и энергетический комплекс, крупнейшие и самые перспективные заводы, получили сверхприбыли и поехали скупать по всему миру недвижимость, курорты и футбольные клубы. Так покажите людям, как вы планируете вернуть эти деньги! Ничего… Только пустая болтовня, напоминающая вопли обезьян в джунглях.

И кому нужна такая свобода слова, при которой нет свободы действия? Из-за этой пустой болтовни погиб Советский Союз. Если не остановить ее поток сейчас и не начать действовать, может погибнуть и Россия.

Правда, когда я отключаюсь от смысла того, что произносится с экрана, то мелькание кадров и монотонные голоса дикторов действуют на меня весьма благотворно и успокаивающе. Вот и теперь я постепенно начал впадать в дрему, но внезапно дернулся, словно меня толкнули. Сон неожиданно исчез. Мне опять вспомнился отец и его талисман – осколок древней, давно отшумевшей и канувшей в небытие жизни. Неудержимо захотелось вновь взять его в руки и еще раз внимательно рассмотреть. Я ведь так и не понял, чем он был тогда, в древности: монетой, женским украшением, знаком на одежде воина, а может, частью одеяния жреца, амулетом?

«Все-таки бестолковый и неорганизованный я человек. Что-то делаю не так, вечно путаю главное со второстепенным, важное с несущественным, – подумал я. – Вот ведь и отец, наверно, неспроста так берег эту вещицу и оставил ее мне. А я, неблагодарный, убрал ее с глаз долой, да и успокоился».

Я поднялся с дивана, прошел к письменному столу и достал коробку из-под монпансье. Из окна на стол пролился лунный свет, осколок тускло блеснул. Я положил его на ладонь. Странно, очень странно: прикосновение было теплым, предмет этот явно не походил на холодный камень, которым первоначально казался. Я почувствовал исходящую от него легкую, едва заметную пульсацию. С каждой минутой росло ощущение, что я держу в руках нечто живое, и это «нечто» волновало, внушало мне беспокойство, обволакивало волнами странной энергии, которую я начал ощущать почти физически. Казалось, еще минута, и я услышу его музыку, его голос…

Пронзительный телефонный звонок вывел меня из состояния транса, в котором я так неожиданно оказался. Я неуверенно поднял трубку и услышал сухой, шуршащий, словно бумага, голос:

– Григорий Александрович?

– Да, я слушаю вас, говорите… Объясните, наконец, кто вы, и что от меня хотите?

Голос, проигнорировав мой вопрос, прошуршал:

– Как вы себя чувствуете?

Не зная, что ответить странному собеседнику, я замолчал. Пауза, продлившаяся не более минуты, завершилась уже знакомым мне образом: послышались короткие телефонные гудки, говоривший повесил трубку.

Чертовщина какая-то! Какой-то дурацкий розыгрыш! Но кому это нужно? И зачем?