— Царь царей, владыка слабых, имя которому Господь, в полноте могущества своего установил превосходство нашего апостолического престола, дабы никто не дерзал сопротивляться порядку, им предначертанному! А так как сам Господь Бог положил начало этой церкви и так как он сам — ее основа, то никогда адовы ереси не смогут погубить ее. Корабль, в котором почиет Христос, исправен. Он никогда не погибнет, не сокрушат его бури. А если Бог с нами, то кто может против нас? На нашем попечении лежит забота о процветании Святой церкви. И жизнь и смерть наши будут посвящены этому делу. Перед нами великое обилие дел, ежедневная забота о благе всех церквей. На нас лег тяжелый долг, и слабы мы силами для выполнения его. Но верим мы, что волей божьей возведены из ничтожества на престол святого Петра, с которого будем творить суд истинный над князьями и даже над теми, кто выше их!
Перед заседанием курии руководитель конгрегации пропаганды веры кардинал Бенедикт представил папе своего помощника — монсеньора Рандолу. Окинув внимательным взором грузную фигуру прелата, Иннокентий III любезно молвил:
— Мне хорошо известна полезная деятельность монсеньора! Начиная от принятия священнического сана… — И, обращаясь к кардиналу, он многозначительно добавил: — С отменным рвением выполнял монсеньор Рандола любые поручения почившего в Бозе понтифа. Любые! Такие люди всегда необходимы.
«До поры до времени!» — подумал Рандола. Кровь отхлынула от его румяных щек, когда он низко кланялся папе.
Первым докладывал кардинал Бенедикт. Под тяжелыми веками главы миссионеров прятался острый проницательный взгляд. Он говорил тихо и уверенно о высокой роли Апостолической церкви. Религия — связь и объединение слабых и сильных… Но разве права сильных мира сего не нуждаются в освящении свыше, от Бога? И как можно иначе держать в повиновении мятежные голодные массы?! Конечно, несколько иначе говорил — обтекаемыми, гладкими фразами — кардинал Бенедикт, освещая труднейшее положение, в котором оказалась Католическая церковь; однако речь его прозвучала резким диссонансом к уверенной проповеди нового папы. Это заметили, сохраняя непроницаемое выражение на бритых бесстрастных лицах, присутствующие члены курии.
Папа Иннокентий слушал внимательно, не прерывая никакими вопросами. Потом, не дав никому слова, Иннокентий тем же тихим, ровным голосом подвел итог:
— Ваш доклад, кардинал, превосходно осветил общее положение Святой церкви! К сожалению, нет в нем главного — веры…
Кардинал побледнел. Папа спокойно продолжал:
— Да, веры в исправность корабля, в котором почиет Христос и который никогда не погибнет! Я говорил об этом в моей проповеди. Что ж, если нерадивые слуги господни не осознают своего долга перед Апостолической церковью, мы найдем других, более ревностных… В Альбижуа[24], где слишком много потворствуют еретикам наши слабовольные посланцы и слишком неустойчив в вере граф Раймонд, мы пошлем новых легатов, дадим им в помощь отца Доминика. А коронованных ослушников воли господней постараемся отечески призвать к порядку, пока без отлучения от церкви! Вам же, монсеньор Рандола, подлежит более внимательно относиться к делам восточным. Теснят сарацины благочестивых христианских властителей в Святой земле, последние гавани у наших купцов отнять хотят. А в городе Константина, давно в грехах и ересях погрязшем, преступные императоры безнаказанно устраивают убийства купцов итальянских… Усильте же работу своих миссий, поглубже в тыл врага засылайте верных людей! А тем временем вам, кардинал, надлежит связаться с французскими и итальянскими сеньорами, что крест святой на плечи возложить согласны (на монархов я не надеюсь!), да и с мудрым старцем венецианским спишитесь о действиях совместных на Востоке…
— Ваше святейшество имеет в виду дожа Энрико Дандоло? — осторожно переспросил Бенедикт.
— Да, его самого. И еще прошу вас, кардинал, каждый месяц двукратно сообщать мне о проделанном.
Благословляющим жестом вскинув руку, папа закрыл заседание курии.
Глава II. ПАПСКАЯ КУРИЯ
К концу XII столетия никто из разумных политиков Европы не сомневался, что крестовые походы — дело безнадежное. Три большие военные экспедиции для освобождения «Гроба Господнего» поглотили до миллиона крестоносцев, что было весьма чувствительной потерей для немноголюдной Европы. Но Иерусалим по-прежнему оставался в мусульманских руках, сарацины смеялись над христовым воинством, бесславно погибавшим в знойных сирийских песках и в горных теснинах Тавра. Тогда у европейских политических мыслителей возникла новая идея: в неудачах крестовых походов повинна-де коварная Византия! Вероломные греки, утверждали при европейских дворах, организуют засады крестоносцам, заключают тайные союзы с мусульманами и подстрекают их к действиям против латинских княжеств на Ближнем Востоке. Эта неверная мысль не замедлила принести свои пагубные плоды…