Ами-Де-Нета [СИ]

В растерянности Даэд выпрямился, пытаясь хоть что-то понять. Зачем это все? Ему — зачем? Янне сказал, увидишь сам, и потом захочешь вернуться. Даэд не мог понять, что именно он видит. Но со вторым сказанным согласился. Невозможно бросить увиденное, оставляя его непонятым. От этого раскалывается голова. Не с чем сравнить, не к чему пристегнуть. Все это тоже находится внизу, под иглой Башни, уходящей в нижнюю дымку? И если так, что с ним делать, как поступать?

Один из комков, пушащийся синим и голубым, вдруг с мягким звуком лопнул, рассыпая светлую тончайшую пыльцу. Даэд взмахнул рукой, пытаясь отогнать мерцающие облачка пыли, не удержался, вдохнул, покачнувшись. Звон в голове стал невыносимым, а после вдруг стих, оставляя режущую ясность. Моргая, он вытер испачканную в пыльце руку, на бедре остались пятна крови, а на ладони она уже свернулась, и ссадины, нанесенные острыми ветками белых деревьев, подживали, засыхая.

— Иди к нам, — произнес приветливый голос, — нельзя сказать, что мы ждали именно тебя, но все равно рады. Как там наша упрямая дочь?

Вокруг уже не мельтешило, не прыгало, а был просто сад, в котором стволы деревьев, обычных, утопали в яркой зеленой траве, свисали на ветках шарами красные яблоки и желтые сливы, ярко белела на длинном столе парадная скатерть тонкого полотна. И сидели, вольно устроившись на удобных стульях, веселые люди. Денна махал рукой, поднимая в другой прозрачный кубок, полный рубинового вина. Улыбалась королева Ами, поправляя раскинутый по траве подол ослепительно-синего платья. И вообще все тут было ярким, цветным, казалось, каждому отдельному предмету и человеку придан был его собственный цвет.

Синее платье королевы, пепельно-голубые волосы под диадемой морозной голубизны, бледные руки с тончайшим оттенком наступающих светлых сумерек.

Багровый камзол джента, яркий румянец на щеках, красноватый загар запястий, темно-вишневый кубок и алое в нем вино.

Желтые платья девушек-тонков, ослепительно-соломенные волосы по плечам, будто присыпанным золотистой пудрой. А рядом — лица парней-тонков, коричневые, как старая медь, и одежды, похожие на панцири толстых жуков, отливающие бронзой.

Белая скатерть, белая посуда, хрусталь с искрами белого в прозрачной глубине.

Зеленая трава. Яблоки и сливы на тонких ветвях.

— Тебе нравятся сказки, маленький джент? — в мелодичном голосе Ами звенели синие колокольчики, — настоящие сказки, цветные, которые наверняка тебе рассказывала мать, и ты засыпал, видя перед собой. Сказку.

— Хотел сделать ее настоящей реальностью, а? — Денна поднес кубок к лицу, глотнул, вытирая запястьем красные губы.

— Это морок… — Даэд внимательно осматривал предметы, прижимая руки к бокам, чтоб ничего не коснуться, — мое воображение, да? Из-за этой пыльцы. Или она тоже?

— Мальчик спрашивает у морока — морок ли он? — синие колокольчики зазвенели смехом.

Денна захохотал, разваливаясь на стуле. Он был похож и не похож на того утонченного джента, который остался на острове Ами-Де-Нета. Те же черты лица, но более резкие, и фигура стала больше, плечи расширились, голос погрубел.

— Цвет, маленький джент. Он диктует, каким мне быть. А иногда моя драгоценная Ами выбирает красный, и становится, м-м-м, сочной и полнокровной, как грубая трактирщица.

Ами отмахнулась тонкой рукой, голубовато-бледной:

— Фи, джент.

— Хочешь поиграть в сказку? Выпей вина, малыш. Красного.

— Он выпьет белого, со мной, — перебила Ами, — вернее, оно цвета светлого сапфира. Ты видел такой цвет, мальчик? Я покажу.

— Вы спросили про Неллет, — сердито напомнил Даэд.

— А, — королеву скрыли желтые призраки тонков, они хлопотали, наливая в хрусталь вина и меняя тарелки, — это подождет, у нас впереди вечность. А вы полагали, что без вас мы состаримся и умрем, да, юный герой нашей упрямой Неллет? Может быть, но очень и очень нескоро.

— Успеем наиграться, — громыхнул голос Денны, — выбирай себе цвет, малыш, иначе стол не примет тебя.

— Я останусь собой.

— Тогда будешь пить стоя, — Денна приподнялся, протягивая кубок.

— Вероника и колокольчики, — пропела Ами, сплетая пальцы и любуясь полупрозрачной кожей, — голубянки, небесники, утренняя кашка. Летучий синий лен. Ах, какое наслаждение. Кровь во мне холодная и шипучая, звенит в ушах, как ледяные пластинки в ручье.

Даэд оглянулся на черного ксиита, который виднелся между живописно изогнутых стволов. Во рту пересохло, от мерного речитатива Ами жажда усиливалась, яркие пятна цветов и оттенков входили в глаза, заполняя мозг нежной щекоткой. Вероника и колокольчики. Синий летучий лен. Голубянка и утренняя кашка.

В руку ткнулся теплый, ласковый кубок, пальцы сами обхватили удобную ножку. Даэд поднес его к губам и сразу глотнул, торопясь избавиться от внезапной мучительной жажды. Закашлялся, вытирая лицо и губы дрожащей рукой, согнулся, плюясь. С губ на траву падали вязкие капли. Соленая, почти горячая жидкость, с запахом таким знакомым. Перед глазами Даэда мелькнул разделочный нож, рассекая на ленте розовую мякоть.