Да, Жером, для женщины, для жены недостаточно, чтобы ей оказывали внимание, нужно быть к ней внимательным. Под этим я разумею, что нужно стараться день за днем, час за часом понять ее, отдать себе отчет в изменениях ее характера, ее темперамента. Нужно подробно наблюдать ее и дать ей почувствовать, что она окружена бдительной атмосферой. К этому впечатлению, что вы поняты, окружены душевными заботами, имеете поддержку, женщины очень чувствительны. Это дает им драгоценную помощь, чувство благополучия и надежности. Они чувствуют
Вот этой-то бдительности, этого внимательного и наблюдающего ясновиденья у Вас, дорогой Жером, и не хватало по отношению ко мне. Этого Вам недоставало, и я, не признаваясь Вам, страдала от этого. Всякая женщина на моем месте страдала бы так же, так что не смотрите на эту требовательность как на особенности моей природы. От этого наши жизни, несмотря на всю видимость счастливого союза, взаимно разобщались и мало-помалу разошлись. Не отдавая себе точного отчета, мы довольно быстро дошли до того, что перестали интересоваться друг другом; я имею в виду чувства и страсти. Мы оставались соединенными видимыми связями, но без действительной прочности. Связи эти должны были уступить усилиям, вызванным жизнью. В сущности, мы одинаково желали получить обратно нашу свободу, и тот, и другой. Получилось такое впечатление, что я предупредила Вас в этом желании сызнова начать жизнь, но оно было у обоих одновременно. Мы думали, что сплелись наши корни, меж тем как просто-напросто наши ветви касались друг друга. Пришел момент, когда обоюдным усилием мы освободились. Явление было неизбежно, и мы не могли его избежать. К счастью, кризис не носил в себе ничего трагического. Оба мы его перенесли весьма благополучно.
Я не хочу сказать, что бы мы не любили друг друга. Что касается до меня, то Вам известно чувство, которое я испытывала по отношению к Вам. Его можно назвать любовью, если не довольно для него названия помеси симпатии, уважения, дружбы и чего-то еще. Я знаю, что все это не составляет любви такой, как ее определяют романисты, но такою ее чувствуют многие порядочные люди, довольствующиеся ею за неимением лучшего. Что касается до Вас, я не сомневаюсь, что по-своему и Вы меня любили. Вы удостоили меня неистового желания, настолько неистового, что оно даже, хотя бы на время, заставило Вас забыть о других интересах. Я думала об этом в приемной святой Доротеи, когда посещала свою тетушку де Брежэн. Ожидая, пока она не вышла, я вспомнила, как Вы вошли в эту же приемную пять лет тому назад. Вы пришли, чтобы исполнить скучную обязанность. Вдруг случайно Вы взглянули в угол, где находилась я. Там была скромная воспитанница в плохом форменном платье, но под этим плохо скроенным платьем Вы угадали стройное тело, в этой воспитаннице Вы увидели девушку; в этой девушке – женщину, и внезапно Вы ощутили сильное желание, чтобы эти глаза на Вас взглянули, эти руки к Вам прикоснулись, этот рот позвал Вас. Потом обладание этим существом, еще сейчас Вам незнакомым, показалось Вам необходимым, и внезапно Вы решились на все, чтобы удовлетворить это желание.
Да, дорогой Жером, на Вас, такого рассудительного, такого серьезного, нашел Ваш час любовного безумия. Вы стали похожи на тех калифорнийских искателей золота из героических времен Брет-Гарта, которые с пистолетом или ножом в руках оспаривали друг у друга золотоносную жилу, предмет их вожделений. Вы похожи были на американских охотников, что умыкают дочь начальника на своих быстрых мустангах. К счастью, скромная особа, о которой идет речь, не требовала таких усилий. Она была вполне доступна и только того и ждала, чтобы последовать за Вами. К тому же она отлично понимала, что Вы испытываете. Это чисто калифорнийское бешенство ей льстило. Вдобавок стесненность моего материального положения располагала меня принять Ваше предложение. Но последнего соображения недостаточно было бы для моего решения. Вы нравились мне, Жером, и я позволила себя уговорить!