— Да, конечно: я ждала тебя… Господи, ты ранен? Давай-ка живо наверх, лечиться!
— Нет, подожди. Я… Черт, я, похоже, ненароком втянул тебя в скверную историю, хуже некуда…
— Да?..
— Да. Твое предостережение о
— А на самом-то деле нас, выходит, ничто не связывает, да? — прищурилась она, высоко вскинув голову.
— М-маша! — мягко-увещевательно (а про себя — чуть зубами не скрипнув) вымолвил он. — В городе только что убили двоих людей, которые были связаны со мной, и еще одного — похитили. И мои мозги сейчас заняты только тем, чтоб ты не оказалась следующей в этом списке!
— Ну, у меня прям-таки от сердца отлегло! — серебристо рассмеялась она. — Не волнуйся за меня, солдатик: я вполне способна за себя постоять — уверяю тебя.
— Черт побери, — уже не сдерживаясь, рявкнул он, — уж те-то двое точно умели «за себя постоять» — как мало кто умеет этом чертовом мире, да только вот ни черта им это не помогло!! В общем, раз уж я тебя в это втянул, я обязан теперь обеспечить тебе защиту — рядом со мной, конечно, будет опасно, но без меня, в одиночку — совсем труба. Извини.
— Хорошо, я согласна, — с чуть заметной улыбкой кивнула она. — Ты останешься тут, со мной?
— Нет. Тебе придется со мной уйти — я тебя спрячу, хотя бы на время. А мне надо разыскивать моего друга, того самого «непростого парнишку» — он исчез…
— Так это он — похищен?
— Да. Его, похоже, заманили в ловушку, прислав в ту кофейню записку — якобы от меня.
— Ты это знаешь или предполагаешь?
— О, он очень сообразительный мальчик! Перед тем, как уходить из кофейни, он написал письмо-отчет на мой адрес в гостинице — его, разумеется, перехватили те ребята, — но сам тем временем исхитрился спрятать записку-вызов — в точности так, как в одной из шпионских историй, что я ему рассказывал на днях…
— Да, тебе надо спешить, — ее отрешенный взор был устремлен куда-то в пространство, поверх его головы. — Мальчик жив, но ему очень плохо. Или — так: ему очень плохо, но он пока жив. Выбирай формулировку сам.
— Откуда ты знаешь?!
— Знаю — и всё, — отрезала она. — Ладно, я попробую отыскать твоего
— Послушай, ты-то хоть в эти дела не лезь! Слишком опасно…
— Да, и даже опасней, чем ты думаешь. Но только без моего колдовства тебе в этой истории вообще ничего не светит. Люб ты мне, солдатик, — вздохнув, повторила она. — Сядь-ка вон, в уголке, и помолчи: мне надо сосредоточиться, по-настоящему…
— А ведь это — война, Маша… Та самая, что «всё спишет».
50
— Ну вот, черный кот! Теперь пути нам не будет, это уж как пить дать… — сокрушился мичман Шмидт.
— Да какой же черный, когда он рыжий, как Пэдди? — простодушно изумился в ответ мичман Радченко.
— Черный, черный — зуб даю! Просто на солнце на здешнем выгорел.
Техасское солнце и впрямь вело себя с беспощадностью тлинкитов, захвативших алеутский поселок, а форменные кобальтово-синие кители свежеиспеченных мичманов калифорнийского Нэйви («…Ну и — последний вопрос: а что есть „армия“, гардемарин?» — «Армия — это такая разжиревшая до неподвижности морская пехота, компаньеро инструктор!» — «Неуставным образом отвечаете, гардемарин!.. Но, впрочем, правильно») были пошиты в расчете на совершенно иной климат — на вековечную и всепроникающую ледяную морось Северной Пацифики. Жизнь, тем не менее, была прекрасна: до конца увольнительной оставалось еще больше двух часов, а общее выражение мечтательной расслабленности на лицах приятелей свидетельствовало о том, что знакомство с местными достопримечательностями в виде молодых нигритянок, на предмет коего их перед выходом в город исчерпывающе проинструктировал на полубаке старый боцман Дядя Сэм (Фрол Кузьмич Скобеев, по судовой роли) прошло «на отлично»… Ну, что — по пиву еще, напоследок?