Амазонка. Танцы с волками. Женский архетип в преданиях и мифах

Тужит царица об остальных своих детях. Царевич с ее благословенья берется их отыскать. «Нацеди ты, матушка, своего молока да замеси 30 лепешечек». Он идет к морю, море всколыхалося, и вышли 30 юношей и с ними старик. И царевич спрятался и оставил одну лепешечку. Один из них и съел ее: «Ах, братцы, – говорит он, – до сих пор не знали мы материнского молока, а теперь узнали». Старик погнал их в море. На другой день вышли они опять и все съели по лепешке и познали брата своего. На третий вышли без старика, и царевич привел всех братьев своих к своей матери. Четвертый корабль. То же самое. Мачехе уже более делать нечего. Царь Султан едет на остров, узнает свою жену и детей и возвращается с ними домой, а мачеха умирает».

Пушкин не возвращается к Михайловской тетради до 1831 г. После бракосочетания с Н. Гончаровой, которое состоялось в Москве 18 февраля 1831 г., чета переезжает в Царское Село. Хронологический факт: «Салтана» Пушкин пишет в то время, когда ему предстоит ломать привычную холостяцкую жизнь. В «Салтане» со всей очевидностью можно проследить метания Гвидона между матерью, отцом, коллективным мнением, персонифицированными фигурами родственников и нарождающимся, еще не вполне осознанным чувством любви к женщине, символически представленной антропоморфным персонажем Царевны-Лебедя. Было бы неверно видеть в образах Гвидона и Салтана личные комплексы поэта, а в связке Гвидона с матерью только лишь сублимированный Эдипов комплекс. В эссе «Психология и поэтическое творчество» Юнг писал: «Дело в том, что сущность художественного произведения состоит не в его обремененности чисто личностными особенностями – чем больше оно ими обременено, тем меньше речь может идти об искусстве, – но в том, что оно от имени духа человечества, сердца человечества, и обращается к ним».

Известно, что чувства Пушкина в отношении брака имели двойственный характер: он беззаветно любил свою жену, но понимал, что семейная жизнь сулит ему не одни «розы». Надо полагать, что семейная жизнь Пушкина обостряла конфликт между Пушкиным-поэтом и Пушкиным-человеком, и, судя по всему, этот конфликт ему так и не удалось разрешить.

Воображение Пушкина помещает героев сказки как бы в два параллельных мира: царство Салтана (человеческий, реальный мир) и остров Буян (духовный, божественный, поэтический мир). Автор проецирует свои субъективные переживания, связанные с этапом женитьбы, в эти миры. В человеческом мире Пушкину свойственно все человеческое, «салтановское», но «гвидоновское» – это уже нечто другое, то, чего нельзя выразить через привычные формы, даже гениально-поэтические, и в этом смысле его творчество, выходя за рамки индивидуального мифа, становится коллективным мифом.

Юнг по этому поводу писал: «Личное начало в поэте только дает ему преимущество или воздвигает перед ним препятствие, но никогда не бывает существенным для его искусства. Его личная биография может быть биографией филистера, честного малого, невротика, шута или преступника: это интересно, и от этого нельзя уйти, но в отношении творца несущественно».

В основу «Сказки о царе Салтане» положен известный у многих народов волшебно-сказочный сюжет «Чудесные дети». Восточные славяне создали самобытный тип (версию) этой сказки, оставляя при этом структурную форму (костяк) мифа о рождении героя. Структурная композиция мотива «Чудесные дети» такова: 1. Царь ходил, невесту выбирал; по подоконью слушал, где бы невесту найти. Он подслушивает разговор трех сестер: старшая обещает одной ниточкой одеть весь мир, средняя одним зерном прокормить весь мир, а младшая – родить чудесных сыновей (3, 9 или 12). Царь женится на младшей.

Мотив может быть утроенным. Царица в отсутствие мужа родит чудесных детей (или родит три раза в течение трех лет). Ее завистливые сестры (или подкупленная Баба Яга, бабка-колдунья, бабка – злая еретичка или злая свекровь и пр.) подкладывают царице поганых щенят, а детей относят в подземелье возле старого дуба (в чисто поле и пр.). Иногда вместо детей совершается подмена письма царю и его ответа. Царица-мать прячет последнего сына в рукав (за пазуху, в подушку и пр.).