Амальгама #2: Хозяйка перекрестков

Ама с трудом вернула меня в чувство, впрыснув в кровь какую-то совсем уж зверскую дозу адреналина. Сердце колотилось так бешено, что кровь, шумевшая в висках, заглушала даже завывания ветра. Я с огромным трудом поднялся на ноги — конечности уже едва гнулись от холода. С ещё большим трудом отыскал взглядом валяющийся неподалеку щит. Хорошо хоть не улетел далеко, уперся в один из торчащих из-подо льда камней.

Подбирая щит, я вдруг понял, что эти тёмные продолговатые силуэты — вовсе не камни, а окоченевшие, наполовину вмерзшие в лёд трупы людей, одетых в одежды из шкур. Я даже попробовал стянуть с одного из них мохнатый чёрный тулуп из овчины. Но всё без толку — закоченело всё так, что слиплось в одно целое. Да и пальцы уже почти не слушались.

— Экстремальное переохлаждение! — предупредила Ама. — Нарушено кровообращение значительной части кожного покрова, началось отмирание тканей. Работа свободных кластеров амальгамы так же затруднена за счет низких температур.

— Сколько мне осталось?

— При сохранении текущих условий — не более десяти минут. Температура окружающей среды — около тридцати двух градусов.

Я выпрямился и, убрав с ресниц налипшие кусочки льда, огляделся. Ну же! Где выход?!

Разглядеть едва заметное марево, обычно обозначавшее границы Осколка, в такую метель было попросту невозможно. Во все стороны, насколько хватало глаз, простиралась ледяная гладь. Ветер вроде бы стихал, но стремительно смеркалось. Или это просто у меня уже в глазах темнеет?

— Эй! Эй!

Сначала я подумал, что мне почудилось. Но сквозь свист ветра до меня и правда доносились чьи-то окрики и какое-то металлическое дребезжание. Что-то вроде колокольчиков.

Завертев головой, я, наконец, увидел остановившиеся совсем рядом сани, запряженные мохнатой лошадью, спина у которой покрылась сплошной коркой инея.

— Это как же тебя так угораздило, господин? Давай, скорее на сани! Тут до постоялого двора совсем рукой подать.

Ко мне пбежал какой-то бородатый мужик, едва переваливающийся с ноги на ногу из-за тяжелого мехового тулупа. Набросил и мне на плечи овечью шкуру, помог добраться до саней. Я завалился на солому, закутался с головой в какое-то тряпьё. Почувствовал рывок, когда мы двинулись вперед под мерное бряканье колокольчика, болтающего под дугой упряжи.

— Я б тебе дал хлебнуть настойки, да боюсь, на таком морозе губы к фляге пристынут, — словно свозь слой воды донёсся до меня голос возницы. — Так что ты потерпи. Терпи, не засыпай! Вон он, двор, рукой подать!

Я пытался согреться, кутаясь в тряпьё и шкуры, но ничего не выходило. Ама сигнализировала о сильном охлаждении и о том, что все свободные кластеры пущены на борьбу с его последствиями. Но я что-то не особо этого чувствовал.

Впрочем, грех жаловаться. Без амальгамы я бы точно окочурился еще на склоне.

Как меня стаскивали с саней и вносили в помещение, я толком не помнил. Но сам переход в тепло почувствовал, да ещё как. Комнатная температура мне показалась обжигающе горячей, а уж когда кожа начала отогреваться — я едва не взвыл от боли. Ощущения были такие, будто изнутри меня колют тысячами игл. Амальгама купировала болевые ощущения, но не полностью.

Постоялый двор больше всего напоминал обстановкой большую русскую избу с огромной печкой. Вот как раз на эту печку меня и поместили — точнее, на специальную лежанку наверху, под самым потолком. Кирпичи подо мной были раскалены так, что руки едва терпели. Но на них были настелены шкуры, так что устроили меня с комфортом. Заодно всучили флягу с каким-то крепким и жутко вонючим алкоголем. Мне хватило и пары глотков.

Помимо меня и мужика, подобравшего меня на замёрзшем озере, постояльцев не было. Хозяина заведения я разглядел мельком — грузный, бородатый мужик, смахивающий на медведя. Они вдвоём принялись было меня расспрашивать — кто, откуда. Я, как только смог выговаривать слова, не отстукивая при этом чечётку зубами, попросил оставить меня в покое.

— Отлежаться мне н-надо. Уйду с-сразу, как метель кончится. Вы уж только спрячьте меня, чтоб никто не поб-беспокоил.

Я чувствовал себя очень уязвимым. Понемногу отогревался, но всё тело била крупная дрожь, а часть пальцев я, похоже, здорово обморозил. Да и не только их. Вся надежда, что амальгама успеет меня подлатать достаточно быстро и без последствий.

В общем, в ближайшие пару часов мне бы точно не хотелось ввязываться ни в какие передряги с участием местных. Поразмыслив, я вытащил из Сумы монету Лабиринта.

— Вот. Как оклемаюсь — получите это в награду за моё спасение. И за молчание.

Трактирщик и притащивший меня сюда мужик воззрились на монету едва ли не с ужасом.

— Да вы что, господин! За это можно всю эту корчму купить!

— Пусть так.