Альпийский синдром

– А вот что, а вот что, – глухо отозвался я, борясь с собственной тенью. – Хочешь, чтобы кто-нибудь увидел и сказал: прокурор района шалит кое с кем в кукурузе?

– И что, что в кукурузе? И не кое с кем, а с женой! – возразила Даша и ударила меня в грудь ладонями. – Или тебе уже не надо с женой?..

7. Воскресный ужин

Воскресенье прошло на удивление тихо и мирно. С утра накрапывал и накрапывал дождик, затем небо обложило водяной серой мутью, – и благим намерениям заняться наконец забором не суждено было сбыться. Пришлось взяться за паркет: ползая на коленях, подбирал дощечку к дощечке, подгонял, приколачивал, но работа продвигалась медленно, и мне, скрытому холерику, к вечеру стало муторно и тоскливо. Зато Дашенька пребывала в приподнятом настроении: что-то вполголоса напевая, порхала по дому, то принимаясь за влажную уборку в спальне и кабинете, то готовя на кухне воскресный ужин. Воскресный у нас значило – с бутылкой красного сухого вина и непременно при свечах, витых, ароматных, в бронзовом подсвечнике, приобретенном ею в первую годовщину нашей свадьбы. Правда, в последнее время воскресные ужины случались в нашей жизни все реже, – тем приятнее было воскурение свечей и бутылка «каберне», молча выставленная на стол Дашей.

Вот тебе раз! Ни слова не говоря, я тотчас отправился скоблить щетину и чистить зубы, затем надел белые брюки и темно-синюю сорочку, повязал шею легким шарфом и так явился к столу. Но Дашка притворилась, что не замечает моего вылощенного вида, – все кружила вокруг стола, якобы только для того, чтобы еще аккуратнее расставить приборы, вино и вазу с цветами, а на самом деле – повертеться передо мной в любимом ситцевом сарафанчике с тоненькими бретельками и открытыми плечами. Я больше всех ее нарядов любил этот сарафанчик, и, памятуя о том, она вырядилась сегодня для меня. Затем притворщица все же изволила взглянуть на меня и с лукавой улыбкой, но внешне вполне невинно и простодушно, поинтересовалась:

– Что такое? Сегодня у нас будет праздник?

– Праздник? Какой праздник? – в свою очередь решил подурачиться я.

В глазах у Дашки заплясали чертики. А я с важным видом занял место у стола, встряхнул и расправил на коленях салфетку, затем, словно музыкант у рояля, воздел над столом кисти рук и пошевелил пальцами, как если бы собирался ударить ими по невидимым клавишам.

– Так значит? – смешливо задрожали у нее ресницы.

– Именно так! – сурово ответствовал я. – Разбаловалась тут без меня!

– Ну, тогда… – она сделала вид, что хочет убрать со стола бутылку, но я был начеку – на долю секунды опередил, выхватил, прижал вино к груди как единственную в жизни радость.

– А вот этого не надо! – И, помахав жене пальцем, пропел фальшивым тенорком, как некогда, в институтские годы, давнюю, почему-то засевшую в памяти студенческую песенку:

Так наливай, брат, наливай, наливай!

Все до капли выпивай, выпивай!

Вино, вино, вино, вино,

Оно на радость нам дано.

– Алкаш несчастный! – смеясь, все-таки не удержалась, кольнула меня она. – С бутылкой в обнимку. Уже и песни запел…

– Вино, вино, вино, вино, – еще гнусавее, точно осипший кот, завопил я, – оно на радость нам дано. А что у нас на закуску? Мясо по-французски? Картофель под чесноком, запеченный в духовке? Салат из свежих помидоров и огурцов? Ну, Дашенька, убила, наповал уложила: все, что люблю! И вино, вино! Ударимся в разгул.

– Ладно уж, открывай. Ты не только алкаш, ты еще и обжора.

Я живо ввинтился штопором в пробку, откупориваемая бутылка ухнула с тупым веселым звуком, и разлил рубиновый напиток в бокалы.

– За что пьем?

Даша с недоумением подняла на меня глаза:

– За что? В этот день мы познакомились. Там, в парке…

Ах, черт! Да, да, в парке! Как же она помнит? А я все забываю, каждую годовщину забываю!

Тотчас в памяти промелькнуло: ослепительный солнечный день, аллеи в городском парке, качели-карусели, чьи-то улыбки и голоса, и во всем этом калейдоскопе – стройная фигура в скромном зеленом платьице, тонкие руки, тонкая хрустальная шея, золотистые волосы на плечах и внимательные серо-голубые глаза…

– Ну это само собой – за знакомство, – попытался выкрутиться я. – Но сначала я хотел выпить за тебя.

– Не юли! Забыл? Конечно, забыл! Значит, для тебя это не так важно…

– Дашенька!..

– Пьем! Чокаться не будем – еще поссоримся.

Мы подняли бокалы, я с шутовским поклоном проворковал: «За тебя, милая!» – и принялся было пить, но краем глаза уловил, что Даша смотрит на меня недоверчиво и как-то жалко, словно я беспардонно солгал ей сейчас. И правда, это «за тебя, милая» вкупе с моим шутовским видом и всегдашним неумением выражаться возвышенно и красиво прозвучало неубедительно, с каким-то фальшивым подтекстом. Впору было ей заплакать, а мне от стыда и раскаяния провалиться в тартарары, но она не заплакала, а я внезапно ощутил к ней такую нежность, что рука дрогнула, вино расплескалось, растеклось на скатерти влажным рубиновым пятном.