Альпийский синдром

– Опять вашего компота?.. – оживлялась заведующая канцелярией, она же секретарь-машинистка прокуратуры. – Понравилось мне… И еще двести грамм «Ласточки», только пощупайте, чтобы свежая…

И я отправлялся в гастроном за конфетами и сухим вином «Ркацители», на которое подсадил Лукьяновну, прежде, до наших с ней посиделок, ничего, кроме самогона и крепленого плодоягодного, не употреблявшую.

– Опять он смухлевал, – принималась жаловаться Лукьяновна, едва мы выпивали по стакану. – Бензин списал, командировки себе и Ваське оформил – и что? А нам? Никуда не ездили, а денежки получили и пропили. Кто бы на него настучал? Туда… – указывала пальцем на потолок и при этом хитро и пытливо поглядывала: знаю ли, кто «стучит» в областную прокуратуру, о ней знаю ли?

Я делал простодушную мину, наливал по второму стакану вина, а про себя думал: все-таки Кондаков жлоб, мог бы и мне командировку подмахнуть – куда угодно, хоть к черту на рога, лишь бы лишнюю десятку в карман. Ведь в те годы бензина было хоть залейся, и «сверху» велели ездить по району, в конце месяца оформлять командировки, списывать горючее по норме. И нам хорошо, и с отчетностью порядок. Одна незадача: несуществующие поездки выдумывать было лень, да и себе дороже – выпрашивать право на служебный подлог у скуповатого Кондакова.

– Эх, кисленький! – причмокивала Лукьяновна, допивая второй стакан. – А во рту сладенько! Сколько живу, а только сейчас распробовала.

– Сухое полезнее крепленого, – польщенный похвалой, вставлял я.

– А ведь Семенович боится жены как огня, а все равно с этой, с избой-читальней, – возвращалась к излюбленному своему занятию – полоскать чужое белье – словоохотливая секретарша. – Маня лупит его как сидорову козу. Ей-богу, Николаевич, своими глазами видела! Едем как-то с пикника – это еще до вас с Дробышем было – Маня спереди, мы с Семеновичем сзади. И что-то ей не понравилось, что-то он такое сказал или подмигнул кому-то на берегу, сейчас не припомню, но только Маня с разворота – хрясь, хрясь! – по морде, по морде! У того сопли, брызги из глаз, руками прикрывается. Я не знаю, куда со стыда деваться.

– А Васька?

– Куда ж без Васьки! Васька рулит и ржет, как мерин, – привык к этим мордобоям. Сколько Семеновича домой приволакивал – в стельку пьяного, никакого. А Маня Васьки не стеснялась – скакалкой Семеновича и в бога мать!.. Вот и насмотрелся. Только вы никому!.. Что там у нас осталось? По полстакана?..

И снова принималась перемывать кости начальству. Я же благосклонно слушал – тому тоже были свои причины. Со временем у меня с Семеном Семеновичем сложились непростые, если не сказать – натянутые, отношения. Причина, как часто случается, была банальной: когда вечерами хотелось ему водки и разговора по душам, меня не оказывалось на месте. Был Ваня, сам не дурак выпить, к тому же обжившийся в поселке и не очень-то спешивший к домашним заботам и властной, с въедливо-желчным характером жене Раисе. А меня отыскать не могли, и Семен Семенович гневался после третьей чарки:

– Опять усвистал домой! Ну я ему устрою!..

А отчего было не «усвистать»? Дробыш хоть и проживал в избушке на курьих ножках, но в полноценной семье, при жене, завтраке, обеде, ужине. И целовала ночью женушка, и миловала, хоть нередко доставалось ему по шеям за вечерние посиделки на работе. Я же стараниями Кондакова был размещен в общежитии сельхозтехники, больше напоминавшем замызганную казарму, с общей кухней, запахами яичницы и самогона и пьяными механизаторами за стеной. Жил я в громадной комнате с пружинной кроватью, столом, одежным шкафом и голыми стенами. На окне вместо штор трепетали выгоревшие на солнце газеты, за окном уныло торчали пирамидальные тополя, сразу за ними шелестело и вздымалось на взгорок кукурузное поле, увенчанное кирпичной трубой маслозавода, и над этим полотном сиял, будто на картинах Куинджи, зеленовато-плесенный лунный свет. А дома в тот замечательный год судьба свела меня с Дашенькой, – я и убегал к Дашеньке. Какие, к дьяволу, выпивки, какие разговоры по душам – по сути, пустопорожняя болтовня захмелевших мужиков – если дома ждала она?! И я убегал за полчаса до конца рабочего дня, чтобы поспеть на рейсовый автобус, или на электричку, или трясся с пересадками на попутках, чтобы поздним вечером с красным носом и в промокших башмаках явиться к знакомому порогу и постучать в заветную дверь… И наплевать было, что на следующий день в протоколе оперативного совещания зловредный Кондаков нацарапает: «Слушали – о систематическом опоздании на работу помощника прокурора…» Наплевать! Наплевать!

– Приехал? – обнимала меня Даша, отстранялась, помогала стягивать с плеч разбухшее от влаги пальто, опускала ладошку в раструбы полусапожек и качала головой. – Опять промочил ноги! Снег с дождем, на дорогах каша… Может, потерпи, не приезжай? Может, до воскресенья?..

Как же, потерпи, когда такие теплые губы и манящий вырез халатика!..