Читаем Алпамыш полностью

Алпамыш

Фазил Юлдаш

Говорит Хаким, теряя вздохам счет,

Ливень жарких слез из глаз его течет.

К богу вознося смиренные мольбы,

Помощи в делах он просит у судьбы,

Про себя, однако, размышляя так:

«Сердцем бы от лишних слез я не размяк!»

— Э, Чибар, не время ль отправляться в путь? —

Материнскую Чибар оставил грудь,—

На него узду накинул Алпамыш.

К рощам камышовым направляя путь,

Он байсунский видит пред собой камыш, —

Думает: «О чем, камыш родной, шумишь?

Радостью ли сердце мне увеселишь

Или скорбной вестью душу омрачишь?..»

Сивую кобылу упустивший раб

Сел среди дороги, — он совсем ослаб,

Он сидит — горюет, думает:

«Куда Старая кобыла убежать могла б?»

Алпамыш подъехал — задает вопрос:

— Что ты в прах дорожный, словно камень, врос?

В чем, сынок, причина этих горьких слез?

Кто тебя, скажи, обидел без вины?

Это чьи, скажи, пасутся табуны?

Кто хозяин их? Кто жители страны?

Езжу на стоцветно-резвом я коне,—

Истину ответить ты обязан мне:

Не в байсунской ли теперь я стороне?

Правду мне скажи о племени-родне,

У кого ты служишь в этом табуне?

Юный раб такой ответ ему дает:

— Твой вопрос, джигит, мне сердце разорвет.

Ты меня спросил, чей тут пасется скот?

Ты спросил — и сразу пожелтел я весь.

С кем я поделюсь тоской-печалью здесь?

Если хочешь знать, то вот тебе ответ:

Этому скоту хозяина и нет!

Где-то, видно, он погиб во цвете лет.

Спрашивай меня хоть десять раз, хоть сто:

«Этим табунам хозяин будет кто?» —

Что не существует, где возьмется то?

Знай, что бесхозяйны эти табуны!..

Алпамыш ответил пастушонку так:

— Разве я тебя вопросом оскорбил?

Изумлен я сам необычайно был:

Чтобы скот пасомый бесхозяйным был!

До ушей твоих пусть речь моя дойдет:

Разве есть на свете бесхозяйный скот?

Чей над этой степью тяготеет гнет?

Э, в такой стране утехи не найдем!

Вновь поедем вдаль изъезженным путем.

Если что узнаешь, не молчи о том,

Тайно как-нибудь мне сообщи о том!.. —

Алпамышу так ответил пастушок:

— Хакимбек в стране у нас хозяин был,

Гордым и могучим наром, знай, он был!

Как кайсар, в народе уважаем был.

Криком боевой свой разжигая пыл,

Тьму врагов, бывало, он один губил.

Байсары сюда вернуться не хотел,

Горько он потом об этом пожалел.

Тестя выручать отправился мой хан.

Может быть, в калмыцкий он попал зиндан —

И в темнице умер, хан мой, Хакимджан.

Видно, вместе с ним погиб и дядя-тесть.

У батыра здесь сынок-сиротка есть,

Только слишком юн, и, не войдя в лета,

Заменить отца не может сирота.

А народ меж тем горюет неспроста:

Положенье очень тяжкое у нас.

Жив он иль погиб, законный наш султан,—

Сел на шею нашу самозванный хан:

Взял над нами власть паршивец Ултантаз,

Все богатства также захватил Ултан.

Очень он всему народу нежелан,—

Если бы вернулся бек наш, Хакимхан,

Горя бы не видел край родной — Байсун!..

Услыхав эти слова пастушонка, Алпамыш, прикинувшийся ничего незнающим, так сказал:

— Если действительно умер Алпамыш, — его не оживить. А что Ултантаз у вас беком стал, что страна им угнетена, — это вина ваша.

Пастушонок на это так ответил:

— Правду тебе сказать, — отец мой, Култай-раб, с Алпамышем был в большой дружбе. Алпамыш Култая очень любил. Кто не знал, что отец мой — раб Алпамыша, тот считал, что Алпамыш сыном ему приходится, так сердечны были они друг с другом. Такой человек, смотри, в калмыцкой стране погиб, а здесь Ултан-негодяй власть захватил! Не отправит на работу без того, чтоб не избить! Живем под гнетом насильника, очень обиженные, страдаем, ненавидим его…

Сказал Алпамыш: — Молись, — хозяин твой еще вернется! — И поехал дальше. Ехал он краем озера, — видит: белые, зеленые, голубые шатры стоят. Пастухи-рабы находились в них. Кто из них сидел, ноги поджав, кто — полулежа, кто — и совсем растянувшись валялся.

Подумал Алпамыш: «Давай-ка я и этих задену».

Подъехал он к ним, а они, путника увидав, беком его не признав, ног не подобрав, продолжали валяться.

Обратился к ним Алпамыш:

— Хорошо у вас расставлены шатры.

Э, батыры, вы, как вижу я, храбры.

Ноги подобрав, не будете ль добры

Путнику хоть чашку кумыса подать?

Выпью — и отправлюсь дальше степь топтать.

Много гор пройдя, немудрено устать, —

Чашку кумыса я вас прошу подать!

Пастухи, с места не вставая, так ему ответили:

— С нами говоря, над нами не глумись.