Алпамыш

— Кайкубат! Алпамыша, невежу этого, тебе уступаю. Я к нему пришла не свойства-сватовства искать: братьев-дядьев, свояков-зятьев и прочей родни всякой у меня и без него хватает. Если он сердца моего не понял, пусть сидит в зиндане своем!..

Очень обиделась Ай-Тавка.

Смекнул Кайкубат, что не наруку ему обида ее. Подошел он к зиндану — так сказал Алпамышу:

— Сват! Сказать ей: «мужем твоим согласен стать», не лучше ли было бы?

Алпамыш ему:

— Сказать можно было, да подумал я, что слово такое на сердце тебе падет, — огорчать не хотел тебя.

Говорит Кайкубат:

— Если совесть твоя чиста передо мною, скажи так. Пусть освободит тебя, а там — видно будет. Если в зиндане останешься, без тебя как я получу ее?

— Позови ее обратно, — говорит Алпамыш.

Догнал Кайкубат Ай-Тавку, — сказал:

— Вернуться тебя Алпамыш просит, — не поняла ты его, — мужем твоим стать он согласен.

Возвратилась Тавка-аим и такие слова Алпамышу сказала;

— В день печальный причитают: ой, дад-дад!

Возвратил меня с дороги Кайкубат.

В этой яме ты при жизни ввергнут в ад!

Мной освобожденный, кем ты станешь мне?

В благоденствии живет мой край родной, —

Ты со мною здесь попал бы в рай земной,

Сладкие с тобой беседы б я вела,

Чтила бы тебя, как бога, идол мой!

Мной освобожденный, кем ты станешь мне?

Отвечает ей Алпамыш:

— Коль в саду мы шахском будем жить вдвоем, —

Весело, любя друг друга, заживем.

Если в мой родной Конграт со мной пойдешь,

Спутника и мужа ты во мне найдешь!..

Песнь третья

Вернулась Тавка-аим к себе — думала, думала, — надумала подземный ход рыть от своего дворца до самого зиндана:

Тот забудь покой, кто страстью одержим:

Нет путей прямых — пойдет путем кривым.

На земле ему дорогу преградим, —

Он и под землей пройдет, неуловим.

Сердцем Ай-Тавки так завладел Хаким,

Что не побоялась под дворцом своим

Прокопать подземный ход Тавка-аим.

Ждать готова хоть бы год Тавка-аим…

Ей людей надежных удалось достать, —

К ним она выходит наставленья дать:

— Раньше осени цветам не увядать!

Клятву, землекопы, вы должны мне дать:

Нужно это дело в тайне соблюдать.

Если вы о нем не будете болтать,

Можете большой награды ожидать.

Не должна работа ваша быть слышна,

Ни одна душа вас видеть не должна.

Землю только ночью можно выносить,

Незаметно, осторожно выносить… —

Дни идут, проходят месяцы, и вот —

Подведен к зиндану тот подземный ход.

Людям Ай-Тавка опять наказ дает:

— Вам теперь на волю уходить пора.

Вы усердны были, буду я щедра.

Худа вам не знать, желаю вам добра,

До ста лет живите, но и в смертный час

Тайну да не выдаст ни один из вас… —

Землекопов так предупредив, она

В тот подземный ход спускается одна.

При ходьбе сгибаться даже не должна,

В человечий рост подкопа вышина.

Выдумкой своей Тавка восхищена:

Может Алпамыша навещать она!

Службой Ай-Тавки доволен будет он, —

Будет Ай-Тавкою он освобожден…

Так Тавка-аим к зиндану подошла.

Шла она сюда — веселая была,

А пришла — досада сердце обожгла.

Э, нехороши Тавки-аим дела!

Где ее надежда, где веселье то?

Оказалось, ведь — не только что войти

Алпамыш не может в подземелье то, —

Он в него не может даже и вползти.

Из зиндана в тот подземный ход — едва

Великанова пробилась голова…

Гладит его шею, плача, Ай-Тавка, —

Ведь ее надежда так была сладка,

Но судьба, как видно, слишком жестока, —

Должен Алпамыш в зиндане жить пока!

Все же утешает он Тавку-аим:

— Приходи, — хоть тут друг с другом посидим, —

Нежною беседой душу усладим…

Ходит Ай-Тавка к зиндану что ни день,

Утешенье великану — что ни день…

А про то, где спуск в подземный ход — прорыт,

Девушкам своим Тавка не говорит.

Под почетным местом находился спуск, —

Где обычно гость, пришедший в дом, сидит.

Хворостом искусно сверху был накрыт…

Ай-Тавка в зиндан ушла в один из дней, —

Ведьма Сурхаиль пришла нежданно к ней.

Девушки вскочили, — оказав ей честь,

На почетном месте предложили сесть, —

Старая карга направилась туда;

В хворосте беды не видя никакой,

Топчет ведьма хворост смелою ногой, —

Хворост раздался под старою каргой,

И в провал мгновенно падает она,

Падает, гадая, далеко ль до дна.

Кто б такую пакость ей подстроить мог?

Хоть бы не разбиться, не лишиться ног!

Спуск в подземный ход хотя и был глубок,

Только не отвесно крут, а чуть отлог.

Ведьма уцелела — лишь расшибла бок:

Ей калмыцкий бог, наверное, помог.

Но куда упала — старой невдомек.

На ноги она вполне живой встает —

Темным подземельем все вперед бредет,

Думает: когда же хитрый Тайча-хан

Втайне от нее прорыл подземный ход

И куда подземный этот ход ведет?

Тут-то Сурхаиль увидела зиндан, —

И Тавку-аим в зиндане застает…

Увидала старуха Тавку с Алпамышем — и такое слово сказала:

— Говорить хочу я, не шутя, с тобой:

Что произошло, Тавка-дитя, с тобой?

Или стала я на склоне дней слепой,

Иль наряд твой не зелено-голубой?

Иль в моем краю джигитов знатных нет?

Сдохнуть бы тебе, Тавка, во цвете лет!

Как тебя прельстил подобный людоед?!

Речь мою, Тавка, дослушай до конца:

Шаха ты позоришь, своего отца.

Думала ль, что здесь тебя застану я?

Лучше б не дошла живой к зиндану я!

Шаха дочь подземным ходом из дворца

Бегать на свиданье к узнику должна?!

Видно, ты совсем, Тавка, развращена.

Сдохнешь — будет честь отца отомщена!..