Лиза вдруг вспомнила их первую встречу: на подпольном концерте «Машины времени» в одном подмосковном ДК. Она была с компанией со своего факультета в Плехановском институте. Рядом с ней все время крутился Игорь, с которым у Лизы незадолго до этого завязался довольно вяло текущий роман. Впрочем, Игорь, казалось, стремился поспеть повсюду и не забывал оделять вниманием и других однокурсниц. Олег был там со своим товарищем Гришей и еще парой ребят с переводческого факультета иняза. Места Лизы и Олега были рядом, и во время концерта они перебросились парой фраз. От духоты Лизе стало плохо, и Олег вывел ее на улицу, привел в чувство. Так они и познакомились.
Из чайника на плите белой струйкой тянулся пар. Лиза сняла кипяток с плиты и ополоснула им заварочный чайник. Взяла пачку «грузинского» и, засыпая чай ложкой, случайно ударила ею о край. Чай рассыпался, Лиза начала нервно собирать чаинки со скатерти, потом наполнила емкость водой и накрыла крышкой. Продолжая выискивать взглядом чаинки на столе, Лиза позвала маму:
– Мама, я чай заварила, – громко крикнула она.
– Иду, – ответила мать. Она как обычно отдыхала в своей комнате, смотрела телевизор. Хотя громко сказано – слушала, потому что глаза ее быстро уставали, а зрение стремительно садилось.
Лиза поставила на стол две чашки: себе – чашку, а матери – большую фарфоровую кружку. Мама не понимала маленьких чашек, поэтому эта кружка с Медным всадником, подаренная питерской подругой, была ее любимая. На столе уже стояла вазочка с малиновым вареньем и овсяное печенье.
– Машунька спит уже? – спросила мать, накладывая варенье в розетку.
– Да, нагулялась сегодня, уснула без задних ног. – Лиза отложила в сторону пачку газет полугодичной давности, чтобы сесть на стул. На верхней газете был напечатан некролог по случаю смерти Косыгина. Мать узнала знакомый долгие годы портрет партийного руководителя:
– Все-таки мировой был мужик. Детей, говорят, любил.
– И что с того, мам? – Лиза удивленно взглянула на нее. – Да и тебе-то откуда это знать?
– Мой брат, дядя Федя, работал с ним в одном цеху на фабрике «Октябрьская». Он тогда еще много хорошего о нем рассказывал.
– Дядя Федя? – вспомнила своего дядю Лиза, который приезжал редко, но всегда с гостинцами. На сердце у нее потеплело.
– Если бы не он, экономика давно бы развалилась.
– Ага, как Брежнев, того и гляди развалится, – поддержала ее Лиза.
– Да, Косыгин – голова, вот увидишь, без него все рухнет.
– Уже рухнуло.
– Если хочешь знать, Косыгин единственный, кто в Политбюро голосовал против отправки наших в Афганистан.
– Откуда ты знаешь?
– Радио слушаю.
– Про Анголу ничего не показывали?
– Нет. Молчат. Может быть, там уже все закончилось? И твоего раньше отпустят. Раненых раньше должны отпускать.
– Да не раненый он, просто малярия была, слава богу, обошлось, – не верила своим же словам Лиза. – Его давно выписали.
– Все мужики что-то недоговаривают. Ой, боюсь, что долечиваться ему придется уже здесь, а это денег стоит. И как тогда жить дальше? – заправила она за губы ложку варенья.
– Ну что ты его раньше времени инвалидом делаешь? – задумалась Лиза над своими последними словами. Она размешивала в чашке давно растаявший сахар. Чувство неприкаянности и неопределенности выталкивало из души молодость. Она попыталась заесть ком в горле ложкой малинового варенья, но пока несла ее, сладкая капля упала на белую скатерть, будто та самая молодость. «Придется стирать», – она снова посмотрела на каплю, словно та была единственным ярким пятном в ее серой советской жизни.
– А что дома сегодня, как будто светлее? – заметила своим полуслепым взором мать.
– Я занавески постирала.
– То-то я вижу, в комнате пусто, как во время ремонта.
– Да, пусто, – допила Лиза чай и встала: – Пойду проведаю Машу. – Ей не хотелось переживать новых вопросов от матери. Притом что Лиза хорошо понимала, что та желает ей только добра. Нужно было как-то успокоиться, взять себя в руки.
Убедившись, что ребенок спит, Лиза накинула на себя драповое пальто и заглянула на кухню.
– Ты куда? – спросила мать.
– Прогуляюсь, пока она спит.
На улице, ведущей от дома в сторону парка, стоял ранний вечер, было еще светло. Лиза, сдерживавшая эмоции в разговоре с матерью, теперь уже дала волю слезам. Выплакавшись, она взяла себя в руки, тем не менее продолжая, уже в который раз, перемалывать все, что крутилось последнее время в ее голове. И вправду, кто она – замужняя женщина, с растущим здоровым (тьфу-тьфу!) ребенком, или так себе, не пойми что: брошенка, разведенка? Вон сосед-алкоголик – и тот у матери выспрашивал, что это, мол, она у тебя все одна да одна. Полтора метра с кепкой, с вечным «факелом» изо рта – и тот туда же!..