Где-то вдали за камышовыми стенами слышится короткий матерный всхлип и плеск воды. Видно вспугнули ночного браконьера своим ревом, вонзил стало быть с испуга себе крюк в ладонь, утоп верно, бедняга. И снова тишина, неслышно текут мысли.
– Не хотелось бы завтра там нырнуть…– будто озвучивает их Ермаков.
– А что не так, папа? – сын Славки Женя впервые в столь дальнем походе. Ему все интересно, необычно. Мужики, привыкнув к его наличию, уже не делают скидок на возраст – треплются на "запретные" темы, балагурят, матерятся. Наверное, это льстит его самолюбию. А может уже и нет. 16 лет – они сегодня в этом возрасте еще и отцов многому научат.
– Да я в 16 лет полком командовал!
– Ну а где похоронен тот полк?
На самом деле Славка имел в виду и снасть и возможного утопленника. Нарваться на острые как иглы крючки, гуляющие на течении, для проводника почти верная смерть. Встретиться под водой со жмуриком, тоже приятного мало. А уж зацепиться и повиснуть на крючках рядом с утопленником – вообще, бр-р-р. Впрочем, лучше уж о бабах. Тема не очень популярная среди джентльменов, но в плане "скоротать ночь" вполне подходит. Опять же, сынок как-то оживился.
– Знаешь, Женя, – Андрей перестает чертить веточкой на воде какие-то знаки. – Ты уже взрослый парень. Наверное, я не прав, что завожу этот разговор при твоем отце, но, в конце концов, ты все равно это узнаешь.
Славка как-то напрягается, но быстро приобретает невозмутимый вид. Олег укоризненно качает головой, мол, не стоит. Все как-то просыпаются в недоумении, какую еще взрослую тайну можно открыть Ермакову младшему. Над черной ночной водой повисает тяжелая пауза. Женька как-то весь подбирается, видно как его уши сами по себе начинают вращаться, чтобы не дай бог не пропустить важнейшую информацию о "взрослых" секретах. Жиляев медлит еще секунду и полушепотом сообщает: "На самом деле никаких баб на свете не существует. Это все плод твоего больного воображения".
***
С гор неприятно потянуло туманом. В такую погоду хорошо сидеть в чайном павильоне, взбивая бамбуковым венчиком бодрящий напиток или масачить где-нибудь в укромном уголке под мерное клацание черных зубов и перезвон сямисена. Вечерянка проходила бурно. Дичь, как ошалевшая перла под выстрел и дно челнока уже покрывал пестрый ковер из гусей, уток, цапель и куликов. Все это забавляло, но не более. Не было главного, ради чего стоило терпеть, скорчившись в утлом суденышке, спрятанном в засидке из бамбука. Время от времени охотники еще вскидывались по налетавшим чиркам и даже били, но, внимательно рассмотрев добычу, с сожалением выбрасывали в крепь. Шутки ради даже извинялись друг перед другом за неудобство, причиненное выстрелом.
– Опять не Алмазный, а как налетал… Может быть его просто здесь не бывает?
– Не существует.
– Как и всего остального…
– Не понял, – Вишну нервно передвинул затвор, – опять умничаешь? Чуть что так этого не существует. Ты что шаманских грибов потребляешь, умник?
– Да, брось ты Вишну, чего на человека напал.
– Достал он уже. Нет в простоте слово сказать. Там – "водки дай" или "пошли по бабам". Все у него не существует.
– Это все плод твоего больного воображения.
– Кого ты на янь послал?
– А ну тихо все. Всю дичь распугаете.
В засидке становится тихо. Нет смысла продолжать. Во-первых – дичь, во-вторых, все при оружии. Хотя немного жаль утраченного развлечения. За столько веков хоть одна свежая тема для беседы. Тем более, что вечерянка закончилась и луна уже раскинула свою дорожку по неподвижной воде. Дорожка упирается в борт челнока и Идзанаги осторожно трогает ее бамбуковым прутиком. Прутик проводит одну линию, другую и вскоре становится понятно, что на воде появляется один иероглиф за другим. Танка, нет хайку, конечно же, хайку
Яркий лунный свет!
На циновку тень свою
Бросила сосна.
Кикаку – угадывают все. Впрочем, спутать стиль лучшего ученика Басё с чьим то бы ни было действительно трудно. Прутик продолжает бегать по лунной дорожке. Иероглифы тают на спокойной воде, будто их не бывало. Читать надо быстро, хотя Идзанаги похоже это не занимает – весь в себе – так, сижу, черчу по воде прутиком, никому не мешаю.