Альма. Ветер крепчает

– Успокойся, – говорит Пуссен. – Всё равно больше делать нечего.

Из щели под окном дует. Пуссен снял куртку и укрыл ею женщину.

– Успокойся, малой. Я тебе расскажу, из-за чего двадцать лет назад перестал наниматься на такие суда. Хотя думал, что уже привык к любой жути…

Жозеф усаживается обратно. Да, больше делать нечего. Дальше план может развиваться без его участия. Так что можно просто сидеть и слушать Пуссена с его печальными воспоминаниями.

– Завязал я вот почему, – начал плотник.

Он поправил соскользнувшую с плеча Нао куртку.

– Я тогда служил на «Милосердии», небольшом судне, принадлежавшем одному семейству из Бордо. Как-то раз я обнаружил на борту три сундука, прямо за загоном, битком набитым невольниками.

Когда он вспоминает о чём-то, лоб его собирается в морщины.

– И я открыл их, среди вони трюма, – продолжает Пуссен. – Один за другим. И обнаружил, что внутри – белые простыни. Простыни, ночные рубашки, корсеты, юбки…

Пуссен на миг замолкает.

– Бельё и так было идеально чистое, но я слышал об этом обычае в некоторых хороших семьях… Простыни отправляют с кораблём, потому что считается, будто в горных реках Сан-Доминго бельё становится ослепительно белоснежным. Я держал в руках этот муслин, эти кружева и слышал, как за моей спиной в женском загоне плачет ребёнок.

Жозеф пытается представить, как простыни пересекают моря в пропахших смертью трюмах, а потом ложатся под балдахины в домах Бордо.

– От такой изысканности рядом с таким кошмаром у меня открылись глаза, – говорит Пуссен. – А когда я прибыл на этот корабль, то первым делом узнал, что у Фердинана Бассака есть ровно та же привычка…

Жозеф на секунду отвлёкся. По движениям корабля он узнал манёвры. Судно лавирует, чтобы зайти в бухту. Скоро всё должно начаться.

– Ничего не изменилось за двадцать лет, – продолжает Пуссен. – Те же сундуки с простынями. Бассак разве что перенёс их с нижней палубы повыше.

Жозеф резко переводит взгляд на Пуссена.

– Где они? – спрашивает он. – Где эти сундуки?

Пуссен улыбается.

– Где сундуки, про которые вы сейчас рассказывали?

– Они в святая святых этого судна…

– Где?

– У капитана под койкой!

Жозеф хватает Пуссена за рубашку.

– Простыни? В этих сундуках не простыни!

– Только простыни и бельё, малыш. Охраняемые как святые дары.

Жозеф перепрыгивает через спящее тело Нао. Выбивает локтем стекло. Высовывается наружу по плечи, под хлёсткий ветер с дождём. Судно идёт по коридору между скал. Жозеф изгибается, балансируя на краю окна. Он ищет наверху, за что зацепиться. Там есть одна зацепка. Он уверен. И чувствует, что рука его всё ближе.

47. Живым или мёртвым

Жозеф прыгнул в пустоту. Он висит над волнами, держась за первый руслень. Это узкая деревянная полка, к которой крепятся поддерживающие мачту ванты. Раскачавшись, Жозеф цепляется за следующий выступ. Он медленно продвигается к самой корме.

Море беснуется, пытаясь стряхнуть его оттуда. Однако судно ложится на противоположный, правый борт, не давая волнам его достать, но при этом нещадно бьёт его тело о доски обшивки. Буря настолько сильная и ветер вихрится так, что даже в почти закрытой бухточке, куда они вошли, вода похожа на кипящее масло, в которое корабль бросили как тесто для пончика.

Добравшись до последней зацепки, Жозеф понимает, что всё ещё далёк от своей цели. До капитанской каюты больше метра. А борта совершенно гладкие, отполированные временем и водорослями. За что цепляться, чтобы добраться до окна?

За удачу. Иногда нужно цепляться за удачу.

Волна со всей силы ударила в форштевень, и руль на миг уступил. Должно быть, рулевые упустили штурвал. Жозеф разжимает цеплявшиеся за руслень пальцы и бросается вперёд по обшивке.

Левый борт превратился в пол, на котором можно плясать. Жозеф пробегает по нему по-паучьи. Прежде чем корабль успевает распрямиться, он ныряет в окно и вместе с осколками стекла приземляется ровно на стульчак капитана. Он встаёт, чувствуя вонь сточных вод и аромат одеколона. Он отрывает от стены резной плинтус и, вооружившись им, заходит в комнату.

Никого. Огромная каюта пуста. Дверь заперта на ключ. Жозеф смотрит на девочку с хлопковым цветком, вырезанную на остановившихся часах. Капитан наверняка на палубе, командует манёврами. Рукопись с загадкой он оставил на стене.

Жозеф подскакивает к койке. Скидывает матрас, вытаскивает два ящика. На них исполинские замки. Такие выдержат прямой выстрел из ружья и отвадят лучших воров. Но так уж вышло, что, несмотря на четырнадцать лет борьбы за жизнь, потасовок, уличных драк и морских сражений, тёмных делишек и расхищения затонувших судов, Жозеф никогда не считал себя вором. Так что замки он трогать не будет.