Альма. Ветер крепчает

Он ничего такого не предвидел. Всё случилось само собой, он даже не понял как. Он погрузил всё состояние Бассака на борт, чтобы обогатить его. Честное слово. Единственное, за что он в ответе, – так это за тайну. И когда в рождественскую ночь над тайной нависла угроза, Ангелик испугался.

Смерть Бассака? Несчастный случай! Ангелик не убийца. И это не он устранил Бассомпьера с подмастерьем. Это его доверенное лицо на борту, причём самовольно, не согласовав с ним. Ангелик ничего такого не хотел.

И потом, пожалуй, самое худшее. Его молчание в кабинете, когда Амелия узнала, что их богатство исчезло… Этого молчания он тоже не задумывал. Он хотел рассказать ей о золоте на корабле. Четыре с половиной тонны чистого золота, принадлежащие семье Бассак. Всё их состояние, переплавленное в драгоценный металл. Но, глядя в лицо осиротевшей девушки, он не выдержал. Он захотел, чтобы в нём нуждались. Чтобы на него смотрели..

А для этого было нужно, чтобы она оставалась ни с чем. Единственное решение. Нужно, чтобы Ангелик разбогател, а у неё ничего не осталось. И тогда она полюбит его. У неё не будет выбора.

Он дышит спокойнее. Мало-помалу ему удаётся больше не чувствовать вины. Остаётся лишь забрать груз по прибытии. И всё вернётся к Амелии – в день их свадьбы. А пока что он будет приглядывать за богатством куда лучше четырнадцатилетнего ребёнка.

Жан Ангелик ещё долго стоит среди зловония, разносимого ветром. Глаза у него закрыты. Когда он открывает их, напротив, на горе отбросов, сидят крысы: они глядят на него, не боясь, – точно он один из них.

Кто-то скребётся в дверь Амелии.

Это грызун другого вида, а именно rattus bibliothecae, известный в народе как библиотечная крыса или салонная чёрная мышь. В кабинет входит миниатюрная мадам де Ло. Она давно носит траур по своему покойному мужу, но после смерти отца Амелии она с немалой изобретательностью снабдила своё платье новыми оттенками скорби. Тёмно-лиловый, серый и чёрный тюль теснятся на нём складками. Подобие мантильи укрывает голову и трепещет перед глазами тонкой сеткой с чёрными мушками. А если бы мы могли видеть, как с утра она одевалась перед зеркалом в своей комнатке под самой крышей, то знали бы, что даже фижмы под её девятью юбками сделаны из бамбука сорта nigra, чьи чёрные стебли растут в лесах Китая. Мадам де Ло не просто в трауре, она в сверхтрауре. На самой вершине искусства быть вдовой.

Увидев осевшую на ковёр Амелию, она лихорадочно ищет в памяти какое-нибудь греческое изречение из Аркесилая Питанского или Асклепиада Вифинского, об утешении или стойкости перед испытаниями. Однако такое обилие слёз обезоруживает её, так что она обнимает девушку, и на ум ей приходит латынь:

– Elixe cunicule!

Что приблизительно означает: ах ты мой промокший кролик!

Мадам де Ло уже всё известно. Нотариус, небезразличный к её строгому и утончённому обаянию, рассказал ей между делом о своём досадном открытии. Теперь она знает, что у Амелии ничего больше нет. Бурназо ввернул к слову, что если дом Бассаков вынужден будет расстаться с мадам де Ло, то он будет счастлив, если она согласится давать уроки шитья и хороших манер его правнучкам восьми и десяти лет. Она любезно ответила, что ничего не смыслит ни в шитье, ни в хороших манерах, однако будет держать его в курсе своих дальнейших планов.

Амелия никогда не плакала при ком-то. А наставница никогда не держала её в объятиях. Слишком много всего впервые за один раз.

– Вы знаете, – говорит мадам де Ло, – меня ждало похожее открытие после смерти мужа. Однако тогда я удивилась значительно меньше.

Она улыбается грустно.

– Во-первых, он был моим мужем, а не отцом, хоть в отцы и годился. И потом, на следующий же день после свадьбы я поняла, что он выбрал меня, только чтобы обобрать!

– И вы ему это позволили? – спрашивает Амелия сквозь слёзы.

– Я ничего не помню. Мне было восемнадцать. Я тогда как раз увлеклась астрономией. И смотрела за кометами, а не за своим кошельком. Он спустил всё семейное состояние, до последней серебряной ложечки.

– А отец? Вы могли вообразить такое про моего отца?

Мадам де Ло пожимает плечами.

– Нет. Но я всегда была не сильна воображением.

Какой-то миг Амелия смотрит в пространство.

– Я во всё это не верю, – говорит она. – Жан Ангелик точно что-то знает.

Мадам де Ло улыбается. И крепче прижимает Амелию.

– Я тоже, когда разорилась, пыталась искать виновных.

– Виновный явно есть.

– Да.

– Кто?

Лицо мадам де Ло мрачнеет.

– Я тогда тоже искала. И то, что узнала о муже, было ещё хуже того, что о нём говорили. Заклинаю вас, дорогая, не усердствуйте в поисках.

– Ангелик…

– Бедный мальчик… Идеально подходит на роль виновника. Ему не посчастливилось в вас влюбиться. А вы его не любите.

– Будь он бездарем, я бы его не подозревала. Но он не мог позволить отцу разориться. Я слышала, как они говорили о каком-то загадочном грузе…

– Оставьте его в покое.

– Я уверена: он что-то знает.

– Вам больше не придётся иметь с ним дела.

– Почему?

– Вы уезжаете.

– Они вам сказали? – спрашивает Амелия.

– Да. Вы знаете, что у меня, к несчастью, непереносимость жаркого климата?