Аллея всех храбрецов

Даже урезанная программа была чудовищной. Однако универсальностью подходила и для межпланетных буёв. В нём появилось странное свойство. Он словно стал чувствовать программу как живое существо. Он мог сказать, например, наперёд – где она станет тормозиться и где пойдёт. Его задача состояла теперь в распутывании программных узлов, однако Сева окончательно выдохся. При сбоях он мстительно повторял:

– А что я говорил.

И Мокашова временами охватывало отчаяние: не выбраться.

– Надоело, – зевая говорил Сева, – и ни к чему мне вся эта самодеятельность.

Теперь даже Славка казался Мокашову отдушиной.

– Эх, теоретики, – говорил Славка. – Занимаетесь историей вопроса. А жизнь, между прочим, идёт вперёд…

– Счастливый ты, – улыбался Мокашов, – и всё у тебя есть. Любимая работа, мотоцикл, квартира, скутер. На это Славка одинаково отвечал:

– Зато у тебя здоровье.

Ответ Славки Мокашов переводил в очевидное: с Севой никакого здоровья не хватит. Неделю продолжались кусочные отладки. Наконец, время программе было выделено. Целых три часа. Можно было запускать общий счёт. Последняя отладка показала – вот, вот программа пойдёт. Но Сева неожиданно заявил:

– Я пошёл.

– Куда, чудак?

– Возьму недельный отпуск.

– Ты что? Свихнулся?

Очевидно, они оба выдохлись. Последнее время Сева стал неприятен ему до ужаса. Особенно его привычка – подносить в разговоре близко тебе своё лицо. Но дело было сделано, программа отлажена, и настоящий счёт назначен на эту ночь. Машина станет теперь чёрным ящиком, поглощающим исходное и предсказывающим будущее. Нужно радоваться. Громадина с места стронулась, пошла, поехала.

Глава вторая

На машине сегодня удачно дежурила девушка, с которой у Севы особенно получалось. Она была невысокой брюнеткой с особенным блеском глаз и всегда чуть улыбалась. Она пропускала его вне очереди, что делала, впрочем, и остальным. Недавно её даже разобрали на собрании – за доброту в ущерб принятому порядку.

Сегодня её отношение было для Севы особенно важным. Он обнаружил необыкновенное. Он сделал вывод после каждого шага и не с шестью, а на всю катушку – с восемнадцатью знаками.

Пока запускалась программа, он любовался девушкой. Ах, Люда, Людочка, сама не ведает, как она хороша. Фигурка точёная и пританцовывает. К ней пришла подружка, тоже ничего. Они о чём-то разговаривали и та отчего-то оглянулась на него.

Но вот начался счёт и вышло невообразимое: пошёл поминутный треск, машина останавливалась и выводила результат на печать. Дежурная остановила счёт и, нажав кнопку, вызвала сменную. Она вошла – плоская, бесстрастная, безвозрастная, с вытянутым волчьим лицом. Они обменялись фразами. Люда пустила счёт, и машина, спотыкаясь, начинала трещать.

Программу сняли, сменная написала докладную, не обращая внимания на вопли Севы.

В отдел он явился взведённый:

– Специалисты – все, кому не лень. Дожили.

– В чем дело? – холодно спросил Мокашов.

– Все, кому не лень, вмешиваются.

– Толком?

– А ты и сам к чужой программе прилип. Я к Невмывако пойду, к Викторову…

– Пожалуйста. Качать права ты можешь, начиная от туалета до кабинета Главного конструктора, но только это вряд ли поможет тебе.

Спустя полчаса Мокашова вызвал Невмывако.

– Я вас попрошу, – сказал он. – Не трогайте Всеволода Петровича. Согласно врачебному принципу «не навреди». Программа его пошла, первая из его программ, и сразу такой успех.

«Какой успех? Проверять и перепроверять ещё, и неизвестно, чем ещё дело закончится?»

О программе Севы заговорили. Даже в столовой, в очереди Мокашов услышал:

– В двадцать пятом подправили механику. Угловое движение – неустойчиво, как айсберг в воде. Нашли новые виды неустойчивости…

«Дай бог, чтобы программа пошла. Не он ли с Севой ждал этого мгновения и уговаривал Севку, как психотерапевт: „Будет и на нашей улице праздник“. И вот вроде бы программа пошла. Интересно, что в счёте получено?»

Вася его поздравил.

– Поздравляю.

– С чем, Вася?

– Не скромничайте. За глобальные проблемы взялись. Скажу, так нельзя, но с вами интересно работать. Обычно сложное и громоздкое отдают Академии Наук.

«В Академии Наук заседает князь Дундук». Он как-то убедился в ошибке Левковича. Не разбираясь в хитросплетении доказательств журнальной статьи, он просто увидел: неверен результат. Не может такого быть? Он даже об этом Викторову сказал. (Они когда-то рядом работали). Но тот только отмахнулся:

«Мол, древняя история и дело в том, что считала Танечка Самохвалова, а она в то время готовилась стать матерью».

Он отыскал Севу, выяснить отношения. На что Сева заметил, что отношения ни при чём, а просто, когда получается, многие примазываются.

«Примазаться? – Мокашов чуть не задохнулся. – Не он ли, простите, программу до дела довёл? И хорошо, пусть считает как есть, лишь бы дело шло».

Но Сева от контактов увиливал и через пару дней выпустил жиденький отчёт. Текста в отчёте почти что не было кроме дежурных: «из этого следует» или «не трудно видеть, что…» И словно подчёркивая независимость, заявил: я уже с Воронихиным поговорил, обещал посмотреть в третьей половине дня.