Аллея всех храбрецов

Отдыхая, он расхаживал по коридорам, приглядывался. Так мужчина, ожидавший книгу, скрестив по-наполеоновски руки, напомнил ему подслеповатого моржа, а девушка, выдававшая книги – осла. Такого ослика – симпомпончика. Крупные ноздри, жёсткие волосы, бархатистые тёмные губы.

Вдоль коридора между научными залами вытягивалась ковровая дорожка. Сбоку от неё размещались круглые «утешительные» столы для тех, кому не досталось места в зале. По дорожке взад и вперёд прохаживались люди, и походка и весь их отсутствующий вид и чрезвычайная вежливость при случайных помехах – говорили только об одном, они мыслили.

– А что – думал Мокашов, шагая в навязанном ритме, – интересно не им, а миллионоголовому читателю? Ему, небось, не теории нужны, а такое что при случае можно руками потрогать?

Он мучился и совсем уже собрался звонить Пальцеву, чтобы отказаться. Но не нашёл монетки для автомата и решил: не судьба. И теперь между столов и стеллажей с книгами думал только об одном, что скажет Инге, и как у них сегодня получится?

Чем ближе к назначенному часу, тем медленнее тянулось время. И чтобы заполнить его тягучие паузы, он стал выдумывать сторонние занятия. Выйдя из библиотеки, он побродил по близлежащим улочкам, выпил соку в маленьком магазинчике, отыскал парикмахерскую и спустился в полуподвал – зал ожидания.

В парикмахерской всё было, как и в тысячах ей подобных. Салатовые стены и зелёные скатерти: в тон им зелёные гардины и зелёные фикусы на разновысоких подставках, обвисающие бананами мясистых полированных листьев. На стене, на самом почётном месте рядом с прейскурантом цен в тяжёлой багетовой рамке висело выцветшее обязательство с трафаретным набором знамён, звёзд и переплетающихся растений.

Затем, уже сидя в кресле, он испытал обычное ожидание первого прикосновения, ожидание затылком, сохранившееся у него ещё с времён войны. Тогда он приходил с мороза в душистый тёплый зал парикмахерской и, зажимая деньги в кулаке, терпеливо ожидал очереди. А потом, подвязанный простыней, ожидал, пошмыгивая носом, первого укуса вечно неисправной машинки. А пока она стригла, заедая и дёргая волосы, он думал только о том, что ответить парикмахеру, когда тот спросит, как обычно, небрежно:

– Освежить?

Если ответить: «нет», он будет стряхивать прямо на него остатки его укороченных волос, демонстрируя полное презрение к «маленькому сквалыге». Но зато, если всё это выдержать, то останется три рубля на морс. На целую банку фиолетового морса, сладкого от сахарина. И его можно пить, растягивая глотки до тех пор, пока не позовут: «Мальчик, верни посуду».

– Освежаться будете? – проворковал парикмахер, окончив колдовать над его головой.

– Нет, – холодно ответил Мокашов, и увидав на лице парикмахера неприкрытое разочарование, добавил:

– Только на лицо.

С момента выхода из парикмахерской ход времени для него неожиданно изменился. Казалось, что ленивая прежде стрелка часов спешила наверстать упущенное. И каждый раз, взглядывая на часы, Мокашову приходилось убеждаться, что действительное время больше ожидаемого и что он опаздывает.

В вестибюле гостиницы, где они уговорились встретиться, было полутемно. Конуса света настольных ламп освещали только конторку администратора. Неясные фигуры утопали в глубоких креслах, а те, кому не хватило кресел, ходили равнодушно из угла в угол, как медведи в клетке. Устав в дороге, они казались равнодушными и безразличными друг другу. И только голос администратора пробуждал их заторможённые эмоции. И этот голос не оставлял надежд:

– Нет, нет. Не ожидается.

– Мне обещали забронировать.

– Нет на вас заявки.

– Но, простите, что мне на улице ночевать? – напирал командировочный, с виду непохожий на простачка. – Я уже пять гостиниц обошёл.

– Я жe вам русским языком говорю: «мест нет».

Инга стояла спиной к залу, у окна, возле бездействующего лотка «Союзпечать». И силуэт её на фоне светящегося окна и поза волновали и не были тривиальны. В этом сумрачном свете, в зале, полном дыханием уставших в дороге людей, она казалась диковинной птицей, случайно попавшей в стеклянную клетку зала.

«Ай, какое неудачное место, – подумал Мокашов. – Небось, заговаривали с ней эти пройдохи – командированные. Прикидываются теперь оттаявшими мухами, чтобы разжалобить администратора». И ему стала смешна его собственная самоуверенность, видна вся зыбкость их теперешних отношений и прерывающаяся цепь событий, не оборвавшаяся, а приведшая её сюда.

Он подошёл к ней достаточно близко, но она не оборачивалась. А он ощущал уже спиной весь зал, следящий за ним из темноты.

– Здравствуйте, прекрасная Инга, – медленно произнёс Мокашов, и ещё не закончив эти слова, понял, что говорит не так и не то.

Теперь она обернулась. В неверном свете у неё было загадочное лицо. Припухлость губ делала его чуть усталым.

– Что же вы? – спросила она. – Идёмте отсюда.

Они вышли на улицу, оставив залу, полную внимательных глаз.