Аллея всех храбрецов

Мокашов знал его прежде по учебникам: формула Левковича, преобразование Шерер-Левковича, и теперь он с удивлением приглядывался.

Лысый, живой, как ртуть, неопределённого возраста, он сразу приковывал внимание и рождал недоумение лёгкостью и подчёркнутым неуважением к остальным. Он писал формулы левой рукой на предметном столике, а проектор бросал увеличенные буквы на огромный серебристый экран.

Пока рассаживались, докладчик говорил общие вводные слова.

– Все смешалось в доме науки, – иронически взглядывал Левкович. – Физики занимаются биологией, математики расшифровывают древние языки. Новые знания обрушиваются на нас подобно лавине, и хотелось бы разобраться в «хаосе фактов». Найти общее в науках. И это – не необходимость, это скорее – наш долг. Такой подход не нов в философском плане. Но наступило время выразить то же точным количественным языком.

Пока Левкович говорил общие слова, Мокашов, разглядывая, думал, что может именно теперь они на узенькой тропинке, в конце протоптанного пути, а дальше топь и ад и чертовщина, без возможности взглянуть со стороны. Здесь собрались, возможно, будущие проводники и гиды, но как они в дальнейшем сами поведут себя: будут поддерживать друг друга или карабкаться по головам?

Через одежду букв проступило знакомое. Как же? Уравнение показалось знакомым из-за маэстровой статьи. Докладчик постукивал по микрофону, приколотому к борту пиджака, пока председатель – чопорный сухарь в очках, не показал ему жестами, что это мешает.

Диплом Мокашова касался общих вопросов, о которых говорил докладчик, но в ином плане. Подобно многим молодым, вступающим в жизнь, он выступал со «своей платформой». «Есть чистая наука, – говорил себе Мокашов, – и голая техника. Порой они далеки друг от друга, как небо от земли. Крупицы научных выводов, вошедших в жизнь, подобны упавшим на землю метеорам. А потому учёный язык для инженера порой не яснее муравьиного. И он – Мокашов, насколько это получится у, станет на границе техники и науки. Своего рода переводчиком (не будем бояться слов), постигшим науку и технику, и приносящим пользу и там и тут».

До некоторого момента Мокашов улавливал суть. Но вслед за структурой и состоянием системы пошла в ход чистая математика, и Мокашов скис. Нельзя сказать, что он совсем не разбирался в применённом математическом аппарате. Ещё в институте он пробовал ковыряться в подобном по собственной инициативе. Однако доклад был не для начинающих, и Мокашов перестал следить. И только на выводах он оживился и тут же вспомнил, как советовал перед дипломом его руководитель, спокойный, рано располневший доцент.

– Чёткое вступление, экселенц, непременное условие. Так, чтобы все понимали и улыбались. Затем, чёрт знает, какие дебри, математические джунгли. И все понимают, как это было невозможно трудно. Но вот после блужданий – конец путешествия. И опять ярко светит солнце и чёткие выводы. Вот так, дорогой мой, выглядит идеальная защита.

– Простите, – тронули Мокашова за локоть. – откуда Т-преобразование?

Сосед слева смотрел вполоборота: на Мокашова и докладчика одновременно. Мокашов пожал плечами и покраснел. Но сосед уже не смотрел на него. И когда ему требовалось спросить, он поворачивался в другую сторону.

В дискуссии принимали участие оба соседа Мокашова. Иностранец путал русские слова, и было забавно смотреть, как наскакивал на него другой сосед и непонятно откуда взявшийся маленький человечек, в безупречно сшитом костюме, возражавший с горячностью.

– Согласно Веберу… А это Семён Маркович ещё в сороковом году доказал.

Дискуссии, казалось, не будет конца. Но опытный председатель быстро успокоил зал и по-английски объявил о другом докладе. Спорящие выкатались гудящим роем из зала к буфету фойе.

Мокашов тоже вышел. Следующий доклад читался на английском и по традиции шёл без перевода. «Вот тебе и переводчик», – горько подумал Мокашов и, переживая обидную беспомощность и чувствуя себя безнадёжным кретином, снова покраснел.

В комнате пресс-центра его встретили, как знакомого. Кто-то подвинул стул, кто-то улыбнулся, приветствуя. В комнате царил лёгкий кавардак, и только корреспондент «Правды», выкуривая одну сигарету за другой, умудрялся что-то писать на длинных узких листках бумаги, разложенных на столе.

– Где же хвалёная пунктуальность нашего уважаемого друга?

– А кого он залучит сегодня?

– Обещал Левковича.

– Ему так и не дали членкора?

– Нy, с его-то характером…

– Говорят, он на последней защите учудил. Перебивал докладчика, пока председатель не призвал его к порядку. «Вы, Кирилл Петрович, – говорит, – не на базаре». А Левкович встал, посмотрел, как он умеет. «Базарные вопросы, – говорит, – по-базарному и решать».

– А как защита?

– Завалили.

– Это вы из «Спутника?» – спросил Мокашова высокий парень в модном без лацканов пиджаке.

– Да, – осторожно ответил Мокашов.

– Тогда знакомься, – протянул ему тот красивый ежегодник, почему-то переходя на «ты».

– Ну и что? – Мокашов полистал страницы с текстом и фото, в содержании – известные фамилии.

– Пиши, – коротко ответил парень.

– Куда мне? Тут такие корифеи.