Алиса в Заиголье

— Потому что, когда я вожу, — объясняла она, — мне всё время кажется, будто я потеряла что-то и никак не могу найти — в этом нет ничего забавного, а когда я прячусь — ещё хуже, потому что мне не хочется, чтобы меня нашли, но не хочется и чтобы меня потеряли навсегда, так что в конце концов я сама начинаю теряться… потому что не знаю, чего же мне хочется. В дочки-матери играть куда приятней.

Но ни прятки, ни казаки-разбойники ей, похоже, не грозили, потому что Слон направился в дальний угол парка, где уже собрались почти все звери и птицы, расположившиеся полукругом. Но прежде чем прибывшие заняли свои места, было много топанья и шлепанья с места на место, много крику и хлопанья крыльями. Слон Елифант из-за своих габаритов вынужден был остаться в задних рядах, Алиса же со всей учтивостью, на какую была способна (главное, не наступить на кого-нибудь очень уж мелкого), пробилась сквозь толпу, чтобы посмотреть, ради чего собралась сюда вся эта почтенная публика.

На ящике из-под мыла, поджав одну лапу и обратившись клювом к собравшимся, стояла желтоперая тучная птица. В когтях она сжимала свернутый пергаментный свиток и нетерпеливо постукивала им по краю ящика. Алиса самым внимательным образом оглядела эту птицу, занимавшую место председателя, — таких она ещё не видела и очень хотела выяснить, как эта птица называется. Оглядела ещё разок — да вдруг и узнала.

— Ах, как видно, это — Эму!

(Посмотрите на картинку, и сами поймёте, как Алиса об этом узнала.)

— Очень, очень видный, очевидный Эму — писаный красавец, — проговорил за спиной у Алисы тоненький голосок, который на слове писаный как будто чуть-чуть утолщился.

Говоривший говорил курсивом — это Алиса сразу поняла, хотя, как это ей удалось, объяснить она не смогла бы, — просто всё прозвучало с каким-то странным иностранным акцентом, с каким-то изящным наклоном, без обычной прямолинейности и прямостоячести (очень надеюсь, что вы понятливей меня, потому что сам я ничего из сказанного не понял). В гуле толпы Алиса различила два выделявшихся голоса и какое-то странное пощелкивание; она обернулась.

Прямо у неё за спиной стояло пожилое китообразное в чёрной, пропитавшейся пылью профессорской мантии и академической шапочке с кисточкой; под одним плавником у него была зажата трость, под другим — толстая тетрадь в красном сафьяновом переплёте. А кисточку на профессорской шапочке подстригала некая личность, которую Алиса сразу же прозвала Цирюльником, и родом он был, конечно же, из Италии. («Я об этом сразу догадалась, — впоследствии объясняла Алиса своей сестре, — потому что курсив называют ещё италикой, разве я не права? Да и выглядел он как самый настоящий италиец».) Цирюльник был ростом вдвое меньше своего клиента, лицо имел белое-белое от пудры, волосы чёрные-чёрные и вьющиеся, а усы закрученные штопором и напомаженные. Что Алису удивило, так это ножницы, которыми Цирюльник подстригал профессорскую кисточку — вместо ножниц клацал челюстями маленький чешуйчатый Крокодильчик; вместо гребёнки была тысяченожка, а с плеча у Цирюльника небрежно свисал какой-то длинный и узкий Глубоководный Гад — «наверное, этот червь служит ремнем для правки опасной бритвы», — подумала Алиса, забыв удивиться нелепости всего зрелища в целом.

— Прошу прощения, — вежливо обратилась она к Цирюльнику. — Кажется, вы что-то сказали?

Ответил ей профессор.

— Не трудись понапрасну, — проговорил он, осторожно отстраняя Крокодильчика, — всё равно он не поймет, он изъясняется только на курсиве. Я бы мог ему перевести, но для этого надо изменить курс, поменять наклонение, избежав при этом падежа, произвести округление и пр., и пр., и на все потребуется немало времени.

— Никогда в жизни, — разинула рот Алиса, — я не встречала китов, тем более в профессорской мантии.

— Положение обязывает, — последовал ответ. — Я занимаю должность заместителя директора Высшей Китовой Школы. Да, я, кажется, забыл представиться: меня зовут Дэльфин (ударение, пожалуйста, на первый слог) Косаткинд. Потому что на самом деле я дельфин косатка, кровожаднейший из людоедов…

И хотя при этих словах лицо профессора озарилось самой милой, самой добродушной улыбкой, Алиса в ужасе отшатнулась.

— Дитя моё, я ведь сказал: «людоед»! «Детоед» или «девочкоед», согласись, звучит как-то не очень красиво, и я скорее умру с голоду, чем съем маленькую девочку. В этом отношении все косатки чрезвычайно щепетильны, а Косаткинды особенно. Не говоря уж о том, что я желаю, чтобы ты своими ушами услышала некий запрос, который я собираюсь вчинить председателю! А для этого ты должна быть жива, здорова и в отличной форме. Кстати, вопрос мой облачен в форму стихотворения, а стихотворная форма весьма отлична от прозаической, а уж профессорская или даже военная форма ей в подмётки не годится! Впрочем, не будем отвлекаться. Стихотворение называется: «Не было гвоздочка». Да ты, должно быть, его знаешь?