Алиенист

Когда он закончил, обнаружилось, что на безбрежной черной плоскости осталось бесценно мало меловых отметок. И при этом, предупредил Крайцлер, многие здесь надолго не задержатся. Мел, сказал он, — подтверждение тому, сколько ошибок нам всем предстоит сделать по пути. Мы ступили на неисследованную территорию, и нас не должны смущать неудачи и трудности, равно как и объемы того материала, коим нам предстоит овладеть. Часть аудитории сие решительное заявление несколько смутило; после чего Крайцлер извлек четыре идентичные стопы книг и бумаг.

Там были статьи Крайцлерова товарища Адольфа Майера и других алиенистов; работы философов и эволюционистов от Юма и Локка до Спенсера и Шопенгауэра; монографии Форбса Уинслоу-старшего, чьи теории положили начало собственной «контекстной» теории Крайцлера; и, наконец, всю эту кипу увенчал величественный двухтомник «Принципы психологии» нашего старого профессора Уильяма Джеймса. Все это и многое другое было вывалено нам на столы с громоносным торжеством. Айзексоны, Сара и я обменялись тревожными взглядами, чувствуя себя зелеными студентами в первый день занятий, и ощущения наши были недалеки от истины. Крайцлер огласил цель предстоящих штудий.

С этого момента, сказал он, нам надлежит по возможности максимально полно избавиться от предрассудков касаемо поведения человека. Мы не должны пытаться взирать на мир собственными глазами и судить его по своим меркам — мы должны взглянуть на него глазами убийцы. С позиции его опыта и контекста его жизни — вот что главное. Любой нюанс его поведения, который покажется нам загадочным, начиная с самых тривиальных и заканчивая поистине ужасающими, следует объяснять возможными событиями в детстве убийцы, потенциально способными привести к имеющимся последствиям. Сама последовательность причин и следствий, как нам вскоре предстояло постичь, называлась «психологическим детерминизмом» — она казалась нам не вполне логичной, но уж в последовательности ей отказать было нельзя.

Особое значение Крайцлер придал тому, что нам не следует относиться к нашему убийце как к монстру, поскольку это бесспорно был мужчина (или женщина), тоже некогда бывший ребенком. В первую очередь нам следует поближе узнать этого ребенка — его родителей, братьев и сестер, весь его мир. Бессмысленно вести разговоры о зле, варварстве и безумии — ни одна из этих концепций ближе нас к убийце не подведет. Но если мы сможем уловить человечьего ребенка своим воображением, мы сможем поймать и преступника.

— И если вам такой награды мало, — закончил Крайцлер, обозрев наши изумленные лица, — я готов расплачиваться едой.

Еда, как мы выяснили впоследствии, стала одной из главных причин, по которым Ласло выбрал именно этот дом: отсюда пешком можно было достичь любого из лучших ресторанов Манхэттена. 9-я улица и Юниверсити-плейс предлагали изысканные французские обеды на традиционных парижских banquettes как в кафе «Лафайет», так и в маленьком обеденном зале не менее крошечного отеля, коим управлял Луи Мартен. Если же находил стих обратиться к немецкой кухне, достаточно было пробежать по Бродвею до Юнион-сквер и свернуть в темную громадину, истинную Мекку Гурманов — «У Люхова». 10-я улица и Вторая авеню предлагали обильные блюда венгерской кухни в кафе «Бульвар», в итальянской же стряпне равных не было обеденному залу отеля «Гонфароне», что на перекрестке 8-й улицы и Макдугал. Ну и, разумеется, к нашим услугам всегда был старый добрый Дэл — чуть дальше, но путешествие того стоило. Всем этим центрам кулинарного великолепия суждено было стать нашими залами непринужденных заседаний на неисчислимых обедах и ужинах, хотя порой наша мрачная работа не слишком способствовала пищеварительному удовлетворению.

Особенно верным это оказалось в первые дни следствия, когда нам становилось все тяжелее отрицать тот факт, что хотя мы стоим на пороге прорыва, для осуществления которого необходимо потратить немало времени и сил на изучение всех психологических и криминалистических нюансов, из которых строилось успешное решение, времени-то у нас не оставалось вовсе. На улицы под нашими окнами каждый вечер выходили сотни детей, подобных Джорджио Санторелли: они промышляли своими телами и не подозревали о подстерегающей их новой и жестокой опасности. Довольно странное ощущение: ездил ли я с Крайцлером на комиссии, изучал ли записи в № 808, или же до утра читал у своей бабушки, стараясь пришпорить мозг так, чтобы он впитывал информацию быстрее, к чему, мягко говоря, он не привык, — все это время голос в моей голове нашептывал: «Давай быстрее, не то умрет ребенок!» Первые несколько дней это сводило меня с ума — изучение и повторение состояний различных тел и мест, где они были найдены, попытки отыскать какие-то шаблоны в той и другой группе — и одновременно борьба с такими текстами, вроде вот этого, из Герберта Спенсера[15]: