Алиедора

И живности никакой. Птицы, звери – попрятались, что ли? Даже чернокрылые враны куда-то делись. Уж эти-то, казалось бы, к мертвякам должны были липнуть.

…А потом вернулись прознатчики. И, срывая шапки, утирая мокрые от пота лбы, только и могли, что выдохнуть:

– Там они!

«Там» – это за небольшим леском, близко к устью неширокой Эве.

– Сколько их?

– Не счесть, благородный дон. Двадцать сотен самое меньшее, а кабы не тридцать.

Дигвил поднёс кулак к губам, яростно закусил костяшку. Вот он, твой шанс, дон Деррано-младший.

– Палаток, шатров каких – не видели?

– Как не видеть, благородный дон, стоят в самой серёдке, ажно пять, и даже флаг торчит.

Палатки, шатры – значит, кто-то там прячется от мороза. Оно и понятно, Мастера – они из плоти и крови.

Две или три тысячи мертвяков. Что дальше, Дигвил?

Зубы сжаты на ни в чём не повинной костяшке.

Ударить и отступить, пусть гонятся? Увлечь их за собой в глубь Долье?

В глубь пустой, мёртвой страны, откуда бежали все, кто только мог? Да вот только шагать неутомимо сутки напролёт, подобно зомби, его воины не смогут.

…Да, мертвяков тут тысячи три, правду сказал разведчик. Суетятся, бегают, совсем не похоже на чинное, мерное, пугающее наступление – что на Сиххоте, что на Долье. Что задумали, чего готовят?

А вот и шатры. Целых пять и – кто это там у них?

Дигвил напряг зрение, сощурился – нет, это не зомби. Мертвяки так не двигаются. В длинных серых плащах – это, похоже, обычные люди.

Люди. Мастера Смерти.

Что ж, молодой дон Деррано, вот и сделан твой выбор.

…Четыреста пар глаз смотрят на тебя, Дигвил. А ты сидишь в седле перед ними и понимаешь, что должен что-то сказать, совсем не то, что раньше. Одинаковая кровь – что у него, благородного дона, что у них, простых копейщиков и дружинников. Одинаково станет литься, когда сшибутся грудь на грудь с ходячими покойниками, которых даже нельзя ненавидеть – не по своей воле они убивают, не сами явились на чужую землю.

– Братцы! – Он сам не знал, откуда это вырвалось. – Их там три тысячи. Но там же – их Мастера. Прорвёмся, возьмём хоть одного – не народ по деревням ловить станут, а за нами гоняться. Нет у нас подмоги, никого за спиной – так ударим же так, чтобы всем в Некрополисе жарко стало! Чтобы узнали, как живые драться могут, когда за своё и своих стоят! Встанем же крепко, и я вместе с вами; вместе у моста бились и сегодня тоже вместе. А там уж как судьба велит – только мы её сами к себе повернуть постараемся.

…Пошли. Сжавшись железным ежом, выставив копья. Дигвил шагал в самой середине строя, на острие готового высунуться клина, что расколет, словно скорлупу, боевой порядок мертвяков.

И никогда ещё молодой дон не был более счастлив.

Их заметили. Мертвяки рысью бросились строиться, но тут Дигвил, как и было условлено, высоко вскинул меч.

Бегом!

Нет колебаний, нет страха – пусть перед тобой и твари, созданные злобной магией, но их можно убивать, я это видел.

Давить и рубить!

Сшиблись, и четыре сотни глоток извергли жуткий звериный рёв. Треск столкнувшихся щитов, в ход пошли последние остатки прихваченного ещё с Сиххота огненного припаса – по рядам зомби заплясало пламя.

Дигвил с маху отшиб нацеленное в живот копьё, хакнув, рассёк мертвяку плечо, выдернул клинок; кто-то из оказавшихся рядом его воинов подрубил ходячему покойнику ноги.

Шаг. Взмах. Отбив и удар. Шаг. Взмах – и ещё один мертвяк валится под ноги наступающим живым.

Подобно тому, как молоток камнетёса раскалывает гранитную плиту, так и невеликий отряд Дигвила ломал скорлупу мертвяцкого строя. Бывает такое, когда даже самый сильный страх отступает, расчищая дорогу совсем иному – твердокаменной уверенности, что да, сломаем, несмотря ни на что. И неважно, что потом случится со мной.

…Они пробили первую линию – на злобе, на горячке, на жарком порыве. Били, не считая собственных потерь.

Дигвил не успел удивиться, когда перед ним вдруг открылась пустота. Последний мервяк свалился грудой неживого мяса ему под ноги, и совсем рядом оказались шатры Мастеров. Дигвил не сомневался, что именно их.

Эх, молодой дон, нет у тебя крыльев, не взлететь тебе над полем боя, не увидеть того, что безо всяких крылий разглядели бы твои отец или король Семмер. А они заметили бы, что отхлынувшие в стороны мертвяки нацелились в спину и в бок твоему отряду, а те же Мастера – что ж они, дураки, сидеть в шатрах и ждать, когда их вытащат оттуда самым невежливым образом?..

Плотная ткань лопнула с сухим треском, поддаваясь взмаху меча.

Никого. Валяется какая-то утварь, но – никого.

Они не могли уйти далеко!

Но сзади уже нарастал грохот рукопашной, где ломались копья и щиты звучно ударялись друг о друга. Оправившись, мертвяки ударили сами – и отряд Дигвила попятился, присел, словно человек, взваливший на плечи неподъёмную тяжесть.

«Ну я и дурак! – обожгло. – Попался, называется. Старший сын, наследник сенорства! Людей погубил и дела не сделал – конечно, едва заслышав шум боя, Мастера задали стрекача. Но… они ведь и в самом деле должны быть где-то рядом!»

– Штарнок!

Верный десятник держался рядом.