Альянс бунта

Входная дверь со щелчком закрывается, звук тихий, как шепот, зловещий, как раскат грома. Дом безмолвно кричит у меня в ушах, стены звенят от воспоминаний о Джоне. Мне не следовало возвращаться сюда. Я не могу даже подумать о том, чтобы подняться на второй этаж дома, не чувствуя, что упаду в обморок. Официальная гостиная с покрытыми патиной фотографиями дедушки, висящими на стенах, с тяжелыми грифельно-серыми шторами и лампами в стиле ар-деко стала моим убежищем. Здесь я ем. Смотрю телевизор. Здесь же и сплю. Но есть вещи, которые я не могу здесь делать…

Я не была готова к тому, что во время беременности мне придется часто ходить в туалет.

Я вообще не была готова к тому, как будет протекать беременность.

Застонав, я поднимаюсь на ноги — не потому, что я уже достаточно большая, чтобы жаловаться. Просто я была такой вялой, с тех пор как вернулась домой — три дня валяния на диване. Все тело затекло, распухло и болит. Я пользуюсь ванной комнатой на первом этаже, хотя она тесная, а из-за дерьмового освещения я выгляжу больной. Другие ванные комнаты находятся наверху, а я… я не могу…

Просто не могу.

Закончив, я спускаю воду и мою руки в раковине. Даже за шумом воды я слышу, как хлопает входная дверь. Покачав головой, я горько улыбаюсь, выходя из туалета.

— Он на кухонном столе! — кричу я, шаркая по коридору и возвращаясь в гостиную.

— Что там?

Я кричу от неожиданности, отступая на шаг назад, прямо в… черт, черт, черт! Декоративный слон, купленный моим дедом во время поездки в Африку, опасно покачивается на подставке; я едва успеваю схватить его, прежде чем он упадет на пол.

Пакс стоит в темной прихожей, бледно-белое кольцо света, отбрасываемое фонарем на крыльце, окружает его голову ореолом. Лоб нахмурен. Глаза полные стали. Челюсти крепко сжаты. Можно с уверенностью сказать, что он не очень счастлив.

— П-папин… бумажник, — жалко шепчу я. — Я думала… думала…

— Врешь, — холодно говорит он. — Ты не думала. Если бы думала, ты бы никогда не приехала сюда, или в любое другое место, думая, что я не последую за тобой.

— Пакс…

Он шагает вперед, не обращая на меня внимания.

— Неужели ты думала, что я просто уйду? Если бы ты хоть на секунду задумалась о своих действиях, ты бы поняла, что на этой земле нет такого места, куда бы ты могла пойти, а я бы не последовал за тобой.

О, боже. Я никогда не видела такого гнева на его лице. Снова отступаю назад, меня охватывает паника, хотя я знаю, что он не причинит мне вреда. Пакс никогда бы не сделал этого. Но это не значит, что он не будет кричать на меня, пока у него не пропадет голос, особенно после короткого сообщения, которое я ему отправила, сообщив, что покидаю Аляску и переезжаю к папе.

— Пакс, пожалуйста… — Моя просьба успевает прозвучать лишь наполовину, когда парень бросается ко мне, берет меня за руки…

…и крепко обнимает.

— Ты, блядь, до сих пор так и не поняла, да? — рычит он мне в волосы. — Когда же ты смиришься с тем, что застряла со мной? Ты вела самую глупую, самую упорную войну на истощение против моего сердца. И ты победила. Теперь это твой приз, Чейз: мое безраздельное внимание. Ты — весь мой гребаный мир. Ты — мое сердце. Моя одержимость. От этого никуда не деться. Никакого возврата. Ты заставила меня полюбить тебя. Теперь разбирайся с последствиями.

Пакс переполнен гневом, но то, как он неуверенно проводит рукой по моей спине, успокаивая меня, говорит о том, что он не так зол, как притворяется. Он боится. Ждет, что я оттолкну его, закричу на него и велю убираться… и я почти делаю это. Почти. Но нахождение здесь, в его объятиях, влияет на меня так, что я не могу понять.

Я ломаюсь. Разбиваюсь. Распадаюсь на части. Сама того не желая, я прижимаюсь к нему, зарываясь лицом в его грудь. За то время, что требуется моему сердцу, чтобы содрогнуться в груди, я обхватываю его руками за талию и разражаюсь градом слез.

Пакс испускает долгий прерывистый вздох — думаю, с облегчением — и крепче прижимает меня к себе, притягивая еще ближе. Только когда наши грудные клетки полностью соприкасаются, я чувствую дикий, неконтролируемый стук его сердца.

— Почему ты так решительно настроена убить меня? — шепчет он. — Зачем тебе нужно делать так больно?

Такое обилие боли. Честно говоря, не думаю, что должна была слышать его вопрос. Пакс говорил так тихо, что мне кажется, он разговаривал сам с собой. Сожаление пронзает мое сердце. Я была такой эгоисткой. Мне следовало рассказать ему о ребенке сразу же, как только поняла, что беременна, но новость была настолько ошеломляющей, что я не могла решиться на этот разговор. Разве можно было рассказывать ему о чем-то настолько судьбоносном по FaceTime? Перспектива сесть на самолет и явиться на ферму его наставника в Вирджинии, когда он должен был быть там, чтобы сосредоточиться и учиться? Боже, я ни за что не смогла бы этого сделать.

Пакс отстраняется, обхватывая мое лицо ладонями. Его глаза могут быть цвета замерзшей зимней вьюги, но они пылают жаром.

— Мне нужно, чтобы ты собрала все свое барахло и сложила его в сумку. Прямо сейчас, Чейз.