Альянс бунта

Боль пронзает мою челюсть; давление его пальцев, впивающихся в мою кожу, достаточно сильное, чтобы заставить меня закричать. Я хватаюсь за его руку, пытаясь оттолкнуть его, освободиться, вырваться из его хватки, чтобы вывернуться с кровати и убежать, но его вес давит на меня сверху. Я прижата. В ловушке. Беспомощна. Я ничего не могу сделать.

— Клянусь богом, если не откроешь свой гребаный рот, я сломаю тебе челюсть, Пресли. Ты сделаешь это прямо сейчас, если знаешь, что для тебя хорошо.

Он точно сделает это. Обычно тот не посмел бы причинить мне такую боль — он умнее этого — но не сейчас. Он выпил, настолько пьян, что едва может говорить без запинки, а это значит, что сейчас он не очень умен. И сделает это только для того, чтобы доказать мне, что может. Это развлечет его, если он причинит мне столько боли. У меня нет выбора. Я открываю рот.

Влажный, жирный комок слюны попадает мне на язык, скатываясь к задней стенке горла. Она теплая, отвратительная, склизкая… о, боже. Это не слюна. Это мокрота. Он только что выплюнул мокроту мне в рот.

Его пальцы впиваются в мои щеки еще сильнее, неровные края обкусанных ногтей впиваются в кожу. Я бы все отдала, чтобы закрыть рот, но не могу: он так крепко сжимает мое лицо, что это становится невозможным.

— Глотай, — рычит он. — Проглоти то, что я тебе дал, или заставлю тебя жалеть об этом до конца твоей жалкой гребаной жизни.

Сердце бешено колотится в груди.

Желудок скручивается.

Комок мокроты застрял у меня в горле, густой и вязкий.

О, боже, кажется, меня сейчас вырвет. Я…

Горячая струя рвоты вырывается из ниоткуда. Времени на то, чтобы сдержаться, нет. Да и что я могу сделать, когда мои руки прижаты к бокам, а его чудовищный вес давит на меня? Я нахожусь в его власти. В темноте я не могу разглядеть его лица, когда меня выворачивает на себя и на него, но я прекрасно слышу его мерзкие ругательства.

— Блядь! Какого хрена? Боже, ты отвратительна. Грязная маленькая сука. Ты еще пожалеешь, что не сделала этого. Ты…

— Милая?

Я вздрагиваю, раскачиваясь из стороны в сторону. Откуда это движение? Смятение затуманивает мой разум. Он меня трясет? Я вижу его руки. Я могу…

— ПРЕСЛИ!

Очнувшись, я резко сажусь, глотая воздух, как будто только что всплыла на поверхность после глубокого погружения. Моя кровь бурлит в панике, взбудораженная большой дозой адреналина.

— Ты в порядке, милая? — спрашивает обеспокоенный голос в тусклых вечерних сумерках. Это мой отец. Судя по напряжению в его голосе, он уже знает, что со мной не все в порядке.

Во рту сухо, как в Сахаре; язык прилип к небу так, что вкусовые рецепторы кажутся ободранными, когда я отдираю его, как липучку.

— Который час? — хриплю я.