Аленка, Настя и математик

— Ну-ка сядь, — отец, не подразумевая ничего сексуального, взял дрошу за плечо. Её словно шарахнуло. Чуть полноватая брюнеточка с торчащими сисечками, готовая по первому требованию подставить папаньке любую из своих умеренно тугих дырышек, буквально чуть не обкончалась от прикосновения. Это было похоже на то, когда электричка подкатывает к станции. Он слегка провел ладонью между дочкиными полупопиями.

— А сосочки, папа? Вот я их кручу.

Отец обнял девушку за голую грудь.

— Конечно, маленькие неопытные девочки занимаются, как правило, развратом перед сном; ночью, проснувшись, когда мама с папой (или с кем-нибудь ещё) занимаются своими делами, но больше всего им нравится заниматься этим утром, едва пробудившись. У каждой такой нимфетки, конечно, свой способ. — По телу Вальки уже пробегали приятные волны, она хотела, чтобы отец её выебал, не распространяясь на умные темы. Однако вопрос был задан! — Это всё школярство. — Папаня продолжал лекцию, ненавязчиво гладя Валькино тело, трогая клиторок юницы. — Объяснить тебе, как дрочит зрелая женщина? (Девочка кивнула, напряженно слушая речь отца. Она понимала, что получает сейчас важную информацию). — Вот так… — Виталий Петрович любовался голеньким телом девочки, на котором следы от трусиков и лифчика были весьма слабыми — она загорала, как правило, без них, расставляя ножки и позволяя солнцу ласкать себя. — Сядь-ка… Кончить лежа и дурочка сумеет. Держи спинку прямо! Спинку держи! Вспомни, что говорила тебе Инесса Христофоровна, подкручивая винт табуретки, когда ты насиловала пианино. Главное — позвоночник! Он должен быть прямой, будто ты палку проглотила!

Гм-м… Отец задумался: как-то двусмысленно прозвучало, не так ли?

Он начал вспоминать всех, кого ебал, начиная с самых развратных историй детства (Жаннка не в счет), приключения в колхозе — а жизнь тогда была, прямо скажем, не лафа — за один трудодень не каждая комсомолка по разнарядке давала, в основном все ограничивалось кончаловом в ротик; письку позволяли познать лишь матерые крестьянки, да и то не всегда. О всяких там анальных сексах никто не слышал и слышать не хотел. Зато маленькие, совсем маленькие девчушки нисколько не стеснялись людей (да, тогда мужчины на селе были в дефиците); дело доходило до того, что они, нисколько не стесняясь да и даже не понимая в теории причин стеснения, по первой же буквально просьбе задирали бесстыдно юбки, широко расставляли ножонки, позволяя делать с ними не все, конечно, угодное, но многое — со временем это начинало касаться и городских; они просто, попав в какую-то расслабляющую деревенскую среду просто начинали получать удовольствие от девичьей мастурбации и прочего онанизма — такого разврата, они, конечно, никогда не позволили бы себе дома. Так уж похабно устроена женская психика: стоит сменить обстановку, и телочка превращается в свинью. Потом она, как водится, угрызается совестью. Совершенно искренне, блядь. Она страдает, сука, на хуй. Не лучше ли забить на всю эту ботву и получить удовольствие, например, с маленькой девочкой — да пусть даже и с родной дочерью, если она не только понимает толк в хуях, но и даже предпочитает вздувшейся пурпурной головке отца путь познания — изучение собственного тела, а? Что уж тут говорить о старших, когда влагалище просто горит. Известно — щелка покрылась пухом, её не удержишь. И лучше уж пусть родные отцы растолковывают глупышкам, что к чему, нежели безмозглые дегегнераты!

В общем, мемуары Виталия Петровича не состоялись; что это, одернул он сам себя, ведь я собирался… ах да! Закончить и отшлифовать четырнадцатую главу, написать вчерне пятнадцатую, хотя бы в виде тезисов; и сделать некоторый замах на шестнадцатую. Это, впрочем, была уже программа-максимум. Но и минимума он не выполнил! Ведь загорелая дочь, дроча, давно стянувшая юбчонку и трусики, сидела перед ним и ждала серьезных отцовых инструкций.

— Мастурбировать, кстати, — молвил он, — если ты конечно, дрочишь для кого-то (например, для cебя), в принципе все равно, как и когда. Но вот если… — папа замялся, ему хотелось шаркнуть ножкой и замочить что-нибудь куртуазное. — Вот если ты хочешь сделать это эстетно… Надо делать сие красиво.

— Да, папочка. — Голая Валюшка вздернула подбородок, а потом резко опустила его в знак согласия. — Так скажи, папа, как подрочить, чтоб тебе понравилось?

Виталий Петрович засмеялся. «Дочь моя, — подумал он, — до чего же мне хорошо, когда ты просто ласкаешь себя, онанируешь, мастурбируешь, делаешь себе приятное. Ведь я — твой любящий отец, — и то, что приятно тебе, вдвойне приятно мне. Мне нравится ебать тебя, спускать на тебя, ворочать хуем в твоем рту, ол********[cenzored]*****т, когда ты солируешь без хора и бэк-вокала. Вот только ты просто дитя в этом вопросе; что ж, все вышесказанное — удел зрелых женщин. Поучу-ка я тебя уму-разуму».

— Дочь моя, раздвинь-ка пошире ножки.

— Но, папочка, они и так раздвинуты!