Алексей Толстой

Это был весьма изысканный флирт замужней дамы и женатого, хотя и стоящего на грани разрыва с женой человека, между ними было мало сказано слов, которые можно было бы истолковать как декларацию о серьезных намерениях, но, несомненно, что-то было. Однако весной граф уехал с Софьей Исааковной в Анапу в гости к молодой поэтессе Кузьминой-Караваевой, которая незадолго до того разошлась с мужем и родила дочку Гаяну — позднее некоторые факты из жизни Кузьминой-Караваевой отразились в рассказе «Четыре века». Из Анапы Толстые перебрались к Волошину в Коктебель, но вместе там жили недолго: в Крыму произошел окончательный разрыв, Софья Исааковна почувствовала себя лишней и отправилась в Париж, где, согласно семейной легенде, увлеклась художником Милотти, а Толстой остался один — фактически холостой, свободный и беззаботный. Если граф и думал о Крандиевской в Коктебеле, если и лежала, пользуясь выражением из Чехова, ее тень на его душе, то виду не подавал, зато за молоденькими женщинами и девушками ухлестывал с большим удовольствием, хотя и не слишком удачно.

«Наше веселье было весьма невинного свойства в отличие от позднейшего периода Коктебеля, когда там появились совершенно новые завсегдатаи и большую роль стал играть винный погребок Синопли, заменивший наше кафе «Бубны» того же хозяина, — вспоминала художница Юлия Оболенская. — Мы были просто молоды и резвились как щенята, не брезгая строить после дождя плотины из грязи. <…> Особое место занимал Алексей Николаевич Толстой, весной 1914 года живший там один, возбуждая поголовное увлечение местных дачниц и яростную зависть ко мне (только и слышишь от него: «Юленька, Юленька»). До приезда Константина Васильевича я действительно много проводила с ним времени, но с приездом Константина Васильевича я начала писать его портрет и больше не впускала Алексея Николаевича. Так как он все-таки ворвался, пришлось закрыть дверь. «А, они заперлись! Хорошо же!» Толстой притащил брандспойт и стал поливать нас через окно водой, залив и балкон и комнату, к ужасу мамы. Сам он вымолил у нее прощение, плюхнувшись на колени в воду, а нам попало ни за что ни про что. Потом в этой забаве приняли участие все обитатели дачи, поливая друг друга водой. А. Толстой опрокинул Константина Васильевича в море, и я подралась с ним — он бил больно, как расшалившийся мальчишка»^{258}.

Константин Васильевич Кандауров, который впоследствии стал мужем Юлии Оболенской и, следовательно, отбил ее у графа, приехал в Коктебель не один, а со своей семнадцатилетний племянницей балериной Маргаритой Кандауровой. И вот тут Алиханушка пропал, погиб, влюбился… Балерина свела его с ума, и он сделал ей предложение, от которого она не смогла отказаться.

Крандиевская писала об этом эпизоде в своих воспоминаниях:

«Мы рассматривали любительские снимки, где отыскивали общих знакомых.

— А это Алихан с Маргаритой на пляже, узнаете? — сказала Майя[25], протягивая мне карточку.

— Вы знаете, — продолжала она, — я одна из первых обо всем догадалась, и когда Маргарита призналась мне, это не было для меня неожиданным.

— Что неожиданно? — спросила я.

— Как? Вы ничего не знаете? — воскликнула Майя. — А я думала, Алихан сказал вам. Он сделал предложение Маргарите Кандауровой перед самым отъездом из Коктебеля. Вернулись в Москву женихом и невестой.

Удар по сердцу был неожиданный, почти физической силы»^{259}.

Но началась война, и все перевернулось и стало не до личных разочарований…

Пойти на фронт добровольно, как Гумилев, Толстой не мог, военный призыв ему не грозил, так как граф имел освобождение от службы по причине повреждения лучевого нерва (эту травму он получил летом 1901 года, когда сильно поранил руку), и тогда Толстой решил отправиться на фронт в качестве военного корреспондента:

«Милый папочка, сейчас я вновь вернулся в Москву и сижу здесь, жду, когда пустят в действующую армию. Немирович-Данченко, Куприн и я сидим и ждем. До времени, пока весь наш фронт четырехмиллионной армии не вступит в бой, корреспондентов пускать не будут — приблизительно до середины сентября.

С Соней мы разошлись друзьями — ты знаешь, из нашей жизни не вышло ничего. Соня сейчас в Петербурге. Ей очень тяжело (хотя она была причиной разрыва), но так гораздо все-таки будет лучше и ей, и мне. Сейчас все интересы, вся жизнь замерла, томлюсь в Москве бесконечно, и очень страдаю, потому что ко всему люблю девушку, которая никогда не будет моей женой… Я работаю в «Русских ведомостях», никогда не думал, что стану журналистом, буду писать патриотические статьи. Так меняются времена. А в самом деле я стал патриотом. Знаешь, бывает так, что юноша хулит себя, презирает, считает, что он глуп и прыщав, и вдруг наступает час, когда он постигает свои духовные силы (час, которому предшествует катастрофа), и сомнению больше нет места. Так и мы все теперь: вдруг выросли, нужно делать дело — самокритике нет места — мы великий народ — будем же им»^{260}.