Алексей Толстой

Я оценивала ее положение: слишком юна, чтобы казаться элегантной. И волосы на пробор, чересчур старательно, по-парикмахерски, уложенные фестонами, и ниточка искусственного жемчуга на худеньких ключицах, а главное, напряженное выражение полудетского личика: Боже упаси, не уронить собственного достоинства! — все это было скорее трогательно, чем опасно. Нет, никакая не соперница!»^{266}

Все зависело лишь от нее самой. Однако разобраться и с собой, и со своими домашними было не просто. Муж, сын, родня…

«На третий день, поздно вечером, я провожала мужа на Николаевском вокзале. Стоя у вагона, он говорил мне:

— Если б у меня не было доверия к чистоте твоих помыслов, я бы не уезжал спокойно, оставляя тебя. Но ведь ты не просто бабенка, способная на адюльтер. Ты человек высокий, честный.

Я слушала его, стиснув зубы, думала безнадежно: ни высокий, ни честный, ни человек, просто бабенка! И мне было жалко себя, своей неудавшейся чистоты, своей неудавшейся греховности: ни Богу свечка, ни черту кочерга. Жизнь впустую»^{267}.

С вокзала она вернулась домой. Дома ее ожидал Толстой.

«— Вы? — воскликнула я. — Что вы здесь делаете?

Он не отвечал, подошел и молча обнял меня.

Не знаю, как случилось потом, что я оказалась сидящей в кресле, а он — у ног моих. Дрожащими от волнения пальцами я развязала вуаль, сняла шляпу, потом обеими руками взяла за голову, приблизила к себе так давно мне милое, дорогое лицо. В глазах его был испуг почти немыслимого счастья.

— Неужели это возможно, Наташа? — спросил он тихо и не дал мне ответить»^{268}.

«Началом моего брака с А. Н. Толстым я считаю 7 декабря 1914 года».

«Наташа, душа моя, возлюбленная моя, сердце мое, люблю тебя навек. Я знаю — то, что случилось сегодня, — это навек. Мы соединились сегодня браком. До сих пор не могу опомниться от потрясения, от той силы, какая вышла из меня и какая вошла из тебя ко мне. Я ничего не хочу объяснять, ничему не хочу удивляться. Я только верю всем моим духом — что нас соединил брак, и навек. Я верю, что для этого часа я жил всю свою жизнь. Так же и ты, Наташа, сохранила себя, всю силу души для этого дня. Теперь во всем мире есть одна женщина — ты. Я понял, теперь только почувствовал силу твоей женственности. Душа твоя, белая, ясная, горячая; женственность твоя глубокая и томительная, она потрясает медленно и до конца. Но я знаю, что мы едва только коснулись любви. Как странно — нас обвенчал Дух Святой в автомобиле, ты уехала одна, сейчас спишь, наверное, милочка, и нам назначено перед тем как соединиться навек, окончить тяжелые житейские дела. Думаю — такой свадьбы еще не было. Когда мы соединимся, мы опять сойдем на землю, но преображенные, и земля будет чудесной для нас, и мы будем казаться чудесными людьми. Мы возьмем от любви, от земли, от радости, от жизни все, и когда мы уснем до нового воскресения, то после нас останется то, что называют — чудом, искусством, красотой. Наташа, душа моя, милая моя женщина. Прости за весь сумбур, который я написал, — но мне хочется плакать от радости. Я тебя люблю, желаю тебя, ты осуществилась наяву, нечаянно как молния вошла в меня. Жду твоего письма. Люблю тебя. Прошу — ничего не говори, я боюсь — он тебя убьет, сам этого не желая».

Позднее все это отразится в его прозе. Один из самых лучших дореволюционных рассказов Алексея Толстого называется «Для чего идет снег» — в нем история, немного похожая на ту, что была в жизни, — замужняя женщина, которая не любит своего мужа, мужчина, который в нее влюблен, зима, Москва, инфлюэнция — все, как было у них. Только разное окончание: героиня рассказа едет к мужу в Харьков с намерением остаться у него навсегда, а Крандиевская отправилась в Петербург, чтобы объясниться с мужем и от него уйти.

Об этом сюжетном повороте Толстой написал в рассказе «Любовь». Там оба влюбленных — и Егор Иванович, и Маша — не свободны. Жена Егора Ивановича — светская женщина, танцовщица, которая любит фотографироваться обнаженной и показывать фотографии близким друзьям, от мужа она далека, но возмущается тем, что его не интересует, где она провела ночь. А у Маши своя боль. Муж ее — сухой, холодный, черствый человек, однако достаточно решительный, чтобы в конце рассказа застрелить обоих любовников на вокзале — отдаленное эхо истории Бострома, Александры Леонтьевны и графа Толстого.

В действительности все было иначе: после объяснений с адвокатом Волькенштейном началась семейная жизнь новой пары, хотя получить развод и обвенчаться с Толстым Крандиевской удалось лишь в 1917 году. Но все же Толстой был счастлив, это хорошо видно по его письмам, несмотря на то, что ликование графа в связи с новой любовью разделили не все в литературном мире Москвы, где эта новость обсуждалась бурно, особенно среди дам.