В мае 1917 г. император вновь открыл байдарочный сезон. В июле он много работал физически в парке: «Днем успешно поработали в саду – срубили и распилили четыре ели». Но совершенно очевидно, что это была только внешняя сторона жизни. Император пристально следил за событиями в стране, выписывая и внимательно читая главные газеты страны. Императрица готовилась к превратностям жизни, разбирая свою ювелирную коллекцию.
Все эти месяцы в Чрезвычайной следственной комиссии шли допросы ближайшего окружения императорской семьи и сановников. Из Нового кабинета императора в Александровском дворце изымались документы. Глава Временного правительства князь Г.Е. Львов объяснял эти действия: «Один из главных вопросов, которые смущали общественное мнение, было убеждение в том, что Государь под влиянием своей супруги, немки по происхождению, был готов подписать сепаратный мир и предпринимал даже некоторые попытки в этом направлении. Вопрос этот был выяснен. Керенский в своих докладах Временному правительству категорически и с полным убеждением утверждал, что невиновность Государя и императрицы была вполне точно установлена».
Когда стало известно, что семья высылается из Александровского дворца, то начались сборы.
При этом долгое время семье не сообщали, куда они отправятся в ссылку. Николай II очень надеялся, что это будет Ливадия.
Сборы шли в двух плоскостях: в легальной и нелегальной. Вещей с собой семье разрешалось взять довольно много. Все, что вывозилось из дворца, вносилось в списки. Например, из Винной кладовой Александровского дворца взяли три ящика с винами и три с водами, погруженные в поезд № 2. Из кладовых Гофмаршальской части в дорогу взяли два ящика с консервами, 10 «кроватей складных походных в кожаных чехлах, 6-пудовый ящик с сахаром, большую коробку с туалетной бумагой». Все это погрузили в поезд № 1. Эти вещи, как и много другое, грузил в поезда 21 рабочий с 22 до 6 час утра 1 августа 1917 г.[686]
Но были вещи, которые не вошли ни в один из списков, – это были драгоценности, которые должны были обеспечить семью. Императрица в своем дневнике дважды (13 и 29 июля 1917 г.) упоминает о том, что она «приводила в порядок вещи» и «упаковывала – перебирала вещи». Думается, что она имела в виду не только свои личные вещи, для этого имелись «комнатные девушки» и камер-юнгферы, но и семейную ювелирную коллекцию.
Все дочери «были в курсе», но, вероятнее всего, Николая II и цесаревича Алексея в эти «женские дела» детально не посвящали.
Примечательно, что подготовку к отъезду Александра Федоровна начала еще 13 июля, а об отъезде из Царского Села им было сообщено только 28 июля. Поскольку семья уезжала фактически в неизвестность, то надо было предусмотреть очень многое, поэтому собирались буквально до последнего момента.
Забегая вперед, добавим, что часть ценностей из Александровского дворца в Тобольск осенью 1917 г. доставила личная камер-юнгфера императрицы Александры Федоровны, Магдалина Францевна Занотти. Камер-юнгферы императрицы Занотти и Тутельберг были преданнейшими людьми. Обе девушки приехали с юной гессенской принцессой Аликс в Россию в октябре 1894 г. и всю жизнь прожили со своей хозяйкой, так и не выйдя замуж. Эти старые девы готовы были буквально положить жизнь за свою императрицу. Можно только предполагать, что пережила М.Ф. Занотти, которая на своем теле везла через пол-России в Тобольск немыслимой стоимости драгоценности.