Александрия-2

Представителям закона на допросе он назвался Федором Кузьмичом. И пояснил, что неграмотный, исповедания греко-российского, холостой. Происхождения своего не помнит с младенчества, жил у разных людей, а теперь вот решил отправиться в Сибирь. От дальнейших показаний отказался. Объявил себя бродягою, не помнящим родства.

Его арестовали и судили за бродяжничество. Уездный суд приговорил бродягу Федора Кузьмича к наказанию двадцатью ударами плетью и отсылке в Сибирь на поселение. Сам подсудимый остался доволен приговором.

Великий князь Михаил Павлович покинул Пермь лишь после того, как губернатор утвердил решение суда и наложил на него свою резолюцию: «Бродягу Федора Кузьмича, 65 лет от роду и не способного к военной службе и крепостным работам, сослать в Сибирь на поселение».

12 октября он был наказан плетьми, а на следующий день отправлен по этапу в Сибирь. В Тюмени его распределили в Томскую губернию, в деревню Зерцалы Боготольской волости.

Томск. Декабрь 1858 года

– История – это эволюционный процесс, шествие человечества из «царства животности» в «царство свободы».

Атрибутами низшей степени являются религия и государство. Человек отличается от животного только мышлением, которое вызывает к жизни религию. А государство, олицетворяющее тиранию и эксплуатацию, опирается на фикцию бога. Будущее общество – строй ничем не ограниченной свободы, независимости человека от всякой власти, полного развития всех его способностей.

Оратор с несколько заплывшим лицом и всклокоченной бородой окончил свою пламенную речь, и тотчас же в маленькой комнатенке, в которую набилась уйма народу, раздались аплодисменты.

– Браво, Михаил Александрович! – закричала эмансипированная девица в очках. – Да здравствует Бакунин! Да здравствует свобода!

– Тише, тише, – зашикали на нее соседи. – Мы не на митинге. Не надо так кричать.

Старики сидели в соседней комнатке, где Антонина, молодая жена хозяина дома, потчевала их чаем. Они хорошо слышали все, что говорила молодежь, и делали свои выводы из сказанного.

– Ишь до чего договорился твой зять, пан Ксаверий, – осуждающе заметил Синецкий, напросившийся в гости к дочке своего старого приятеля. – Он уже не только на царя, на самого Бога ропщет! Ох, гореть же ему в адском пламени после Страшного суда! Как же ты за такого еретика дочь замуж-то выдал? Куда глаза твои глядели?

Квятковский стыдливо потупил глаза и удрученно ответил:

– Не хотел я этого брака. Как мог противился ему. На что мне ссыльный, лишенный всех прав зять? А тут, представляете, является ко мне в дом сам генерал-губернатор Восточной Сибири, граф Муравьев-Амурский, следовавший проездом в Иркутск, и сватает Антосю за своего племянника. Да-да, этот безбожник, этот каторжник приходится родственником его сиятельству. Он нарисовал мне картину скорого возвращения Бакунину всех прав и его блестящей будущности. Господин Муравьев даже согласился быть посаженым отцом жениха и лично присутствовать на свадьбе. Ты бы сам отказал, если бы к тебе сватом приехал представитель такого громкого и старинного рода, да еще генерал-губернатор?

Синецкий задумался, а потом честно ответил:

– Не знаю.

– Вот и я не знал, что мне делать. С одной стороны, я всей душой желал дочери уехать из Сибири и поселиться где-нибудь в Европе, а с другой – боязно мне было за нее. Вот и сказал ей, мол, поступай, как сердце велит. Она, дура, согласилась выйти за него. Боже мой! Он же чистейший карбонарий. Мы-то с тобой, пан Владислав, воевали за свободу своей родины, этому же вообще никакая родина не нужна. Он враг любого государства. Три страны приговорили этого самозванного вице-президента Саксонской республики к смертной казни: Пруссия, Австро-Венгрия и Россия. Но ни одна из них не решилась привести приговор в исполнение. Он тут заявил мне на днях: «Анархия – мать порядка!» Я чуть со стула не упал при этих словах.

– Да, пан Ксаверий, угораздило же тебя породниться с чертом! – глубокомысленно и одновременно сочувственно произнес Синецкий.

– И не говори, пан Владислав. Сильно жалею, что поддался тогда соблазну породниться со знатью. Эти образованные дворяне опаснее любой черни. Вон как он гладко все причесывает. Молодежь уши развесила, внимает каждому его слову. Нутром чую, что он не прав, а опровергнуть его не могу. Ума не хватает.

– А вы, Федор Кузьмич, что думаете по этому поводу? – Синецкий неожиданно спросил старца, доселе хранившего молчание. – Сами же просили привести вас в дом к этому инсургенту?

– У писателя Грибоедова была такая комедия, «Горе от ума», – тихо произнес старец. – Сей господин болен как раз этой болезнью. А что у него с лицом?

Квятковский пожал плечами:

– Врачи нашли у него ожирение сердца. Поэтому и выпустил его царь из Петропавловской крепости, в надежде, что недолго смутьяну жить осталось. А он возьми да и окрепни в ссылке. Помирать совсем не собирается, вон женился даже. Я уже давно заметил, что Сибирь на многих ссыльных действует благодатно. Словно курорт какой. Кто в ней приживается, тот потом живет очень долго. Прямо как мы с вами, господа.