Александр. Том 2

— Это замечательная мысль, ваше величество, — Новиков улыбнулся. — Простите меня, но я немного волнуюсь, поэтому не перехожу непосредственно к делу, хотя мы уже поняли, что вы любите решать все проблемы сразу, не тратя время на светскую болтовню.

— Это не совсем так, — я смотрел на этого побитого жизнью человека, который нашёл в себе силы справиться с такими ударами. — Из светской беседы всегда можно почерпнуть нечто интересное и весьма полезное. Например, я узнал про оды разных писателей на коронацию. Ну а теперь, когда часть, отведённая под светскую беседу, пройдена, давайте вернёмся к делам. Что вы мне хотели рассказать, прося о встрече, Николай Иванович?

— Видите ли, ваше величество, Иван Иванович Дмитриев, тот самый, у которого мы все вчера собрались, посетовал на то, что наши чиновники, коих направляют на службу в Малороссию, Польский край, Лифляндию, Эстляндию и Курляндию, плохо подготовлены для этой службы. В том плане, что они не на должном уровне владеют немецким и латинским языками, — сообщил Новиков. — Иван Иванович прекрасно понимает, что связано это с острой нехваткой людей, способных выполнять чиновничьи обязанности в этих непростых губерниях. Но он ещё Павлу Петровичу неоднократно писал, что можно же в таком случае сделать хорошие переводы Литовского Статута и сборника законов магдебургского права, коими чиновники обязаны пользоваться в своей работе. Те переводы, что имеются, крайне неудовлетворительные и…

— Так, стоп, — я поднял руку и помотал головой. — Остановитесь, Николай Иванович. А я попытаюсь разобраться в том, что вы мне уже сказали. Иван Иванович кем служил, когда Павлу Петровичу столько хорошего писал? Я что-то запамятовал.

— Обер-прокурором третьего департамента Сената, — ответил Новиков, посматривая на меня с настороженностью. — Он как раз был направлен в Малороссию, чтобы проверить, как там обстоят дела. В том числе как судебные дела ведутся.

— Отлично. Значит, Иван Иванович знает, о чём говорит, и самое главное, разбирается в вопросе, — я мысленно прокрутил то, что сказал мне Новиков изначально.

— Иван Иванович Дмитриев чрезвычайно образованный человек. Он получил великолепное образование и изучал юриспруденцию в Европе, — ещё более осторожно ответил Новиков.

— Ну-да, ну-да, — я прищурился. — Я многое могу понять, Николай Иванович. Я вообще считаю самого себя довольно понятливым малым. Но вот сейчас я никак не могу сообразить, а зачем чиновникам в провинциях Российской империи знать или хоть как-то разбираться в положениях права, никоим образом Российскую империю не затрагивающих? Также я не понимаю, для чего этим чиновникам иметь перевод этого самого Латвийского Статута. Или вы вслед за Иваном Ивановичем хотите сказать, что в провинциях Российской империи существует какой-то ещё закон, кроме законов нашей с вами Отчизны? Я правильно понял то, что вы попытались до меня донести?

— Я как-то не задумывался над этим, — внезапно произнёс Новиков, а я вскочил с кресла и прошёлся по кабинету.

— А должны были задуматься, Николай Иванович. В конце концов, вы являетесь воспитателем Великих князей, и именно вы в конечном счёте повлияете на их знания этого мира, — я резко развернулся и посмотрел на Новикова в упор. — Как это получилось, и почему никто не позаботился о том, чтобы на всей территории Российской империи все чиновники опирались на единый закон? Нет, я мог бы понять претензию Ивана Ивановича к тому, что нашим чиновникам, кои сейчас несут службу в Малороссии, никто не потрудился перевести законы Российской империи на французский язык, и из-за этого многие дела тормозятся. Это я действительно мог бы понять. Но бога ради, зачем им нужно знать Литовский Статут или магдебургское право, если они не дипломаты, или знание этих законов не нужно лично им для общего развития?

— Я не могу ответить на этот вопрос, ваше величество, — Новиков выглядел несчастным. Похоже, он рассчитывал на немного другую реакцию, но что поделать… А вот то, что он открыл мне на очень многое глаза, это не поддаётся сомнению. — Данные регионы всегда пользовались особым расположением.

— И зря, — грубо оборвал я его. — Из-за этого особого положения очень легко почувствовать себя особенным. Я глубоко задумался. Если дела действительно так обстоят, и в той же части Польши, что сейчас принадлежит Российской империи, плевать хотели на законы и продолжают использовать свои, то вполне понятно, почему от той же Польши всегда шли какие-то проблемы. Этакая вседозволенность, а, скорее всего, просто наплевательское отношение со стороны центра, никогда и никого до добра не доводило.

— Но так всегда было, ваше величество, я про особый статус говорю, — напомнил мне ещё раз Новиков.

— Скажите, Николай Иванович, а что внезапно случится, если этот особый статус исчезнет? — спросил я, опустив руку и коснувшись кармана, в котором лежала табакерка.

— Я не могу знать, ваше величество. Бунт?