К дому, где разместились марвихеры или по-другому карманники высшего пошиба, подкатил экипаж, и оттуда выскочил взъерошенный Сперанский. Вслед за ним вышел чиновник, отвечающий за эту проклятую нумерацию, которая стала для Михаила Михайловича делом принципа. Чиновник тащил с собой огромную книгу. Открыв её, он принялся что-то говорить Сперанскому. Секретарь императора его внимательно выслушал, кивнул и принялся кулаком стучать в дверь.
Сидевший на козлах извозчик смотрел на Михаила широко открытыми глазами. Эти глаза Макаров отсюда без подзорной трубы видел. Его пассажир высунулся из экипажа и, не скрываясь, посмотрел прямо на Александра Семёновича. Тот резким движением дал отмашку. Нужно было что-то решать, но решать быстро, и Макаров понадеялся на одного из лучших своих людей, которого прочил в начальники Московского отделения Службы безопасности.
Клим Щедров лихорадочно соображал, что же ему предпринять. Появление Сперанского запланировано не было, и Клим почти физически чувствовал, как тщательно подготовленная операция летит в тартарары. К нему обернулся сидящий на козлах Фрол, один из гвардейцев, прикреплённый указом императора Александра к новой Службе безопасности. Во взгляде Кузнецова был только один вопрос: — Что делать-то будем?
Из того дома, где на третьем этаже расположились Макаров и Архаров, выглянул гвардеец, а Клим смотрел на Сперанского, не решаясь принять какое-либо решение. Вообще-то это он должен был начать стучать в дверь и делать вид, что уже заждался приятеля и что ошибся адресом. Никаких облав в последнее время не было, и обитателя дома не должны были насторожиться.
А дверь Сперанскому тем временем открыли. Михаил Михайлович стоял таким образом, что загораживал весь обзор от двери, а мнущийся рядом чиновник с огромной книгой завершал картину. И Клим принял решение. Он снова высунулся из экипажа, махнул рукой гвардейцу, обозначая начало операции, и тут же прошептал, обращаясь к Фролу: — Ждём.
Сперанский тем временем смотрел на открывшего ему дверь молодого мужчину, не старше его самого, и никак не мог определить, к какому сословию тот относится.
— Что вам угодно, господа хорошие? — наконец спросил открывший мужчина, слегка растягивая слова.
— Секретарь его величества императора Александра Павловича, Сперанский, — представился Михаил. — Вы господин… — и он повернулся к чиновнику.
— Дом записан как собственность господина Красикова, — тут же ответил чиновник, что-то вычитав в книге.
— Вы господин Красиков? — Сперанский снова посмотрел на своего собеседника.
— Нет, — он покачал головой. — Я его друг, да, друг. А в чём, собственно, дело?
— Дело в том, что господин Красиков обязан был повесить на дом табличку с названием улицы и номером дома, — сквозь зубы ответил Сперанский. — И ему должно было прийти об этом уведомление.
— Я обязательно передам ему, если он запамятовал, — и мужчина принялся закрывать дверь, но Сперанский не дал ему это сделать.
— Вы должны также передать вашему другу, что срок исполнения — до завтра. А послезавтра сюда с проверкой придут уже гвардейцы. И да, номер этого дома тринадцать. Никаких самоуправств с номерами быть не должно. Это приказ императора.
— Какой номер? — мужчина перестал пытаться закрыть дверь. — Тринадцать? Нас что, в чёртовой дюжине поселили? — на его лице застыло такое зверское выражение, что Михаил невольно попятился.
В этот самый момент стоящий на бирже экипаж сорвался с места и развернулся прямо около Сперанского. Дверь в экипаже резко открылась, Михаила с чиновником и его книгой втащили внутрь, и экипаж сразу же сорвался с места. А на месте секретаря императора тут же вырос рослый гвардеец и ударом приклада отправил всё ещё стоящего в дверях мужчину внутрь дома.
— Облава! — успел заорать мужчина и тут же получил ещё один удар теперь уже в живот. Рухнув на пол, он схватился за живот и согнулся в три погибели, но стиснул зубы и даже не застонал.
— Зря орал, болезный, — весело сказал ему гвардеец, заходя внутрь, и из-за его спины тут же в коридор заскочили человек пять, а потом ещё несколько. — Дом-то окружён давно, чтобы ни одна ваша гнида сбежать не удумала, — и он, отправив лежащего на полу вора в глубокий нокаут, переступил через него и прошёл дальше.
Потерявший сознание вор, которого знали в криминальном мире как Лёньку-графа, ещё не знал, что в это же самое время в другие дома ворвались гвардейцы, полицейские-архаровцы и какие-то странные личности, одетые как мелкие чиновники. Не знал он о том, что в тех, других домах уголовников никто щадить был не намерен. Потому что приказ обязательно взять кого-то живым и без особых увечий поступил от начальника бывшей Тайной экспедиции только тем гвардейцам и полицейским, что брали обитателей только этого дома.