Александр Суворов

Несмотря на свой малый рост, Суворов всегда следил за своей осанкой. В парадном мундире с эполетами генерал-аншефа, в шарфе со шпагой, с лентой ордена Александра Невского через плечо, в шляпе, украшенной сверкающим бриллиантовым пером, Суворов казался выше ростом.

Матросы корабля не узнали в этом осанистом генерале того проворного «товарища», который позавчера лазил с ними по вантам и повторял вслух, чтобы лучше запомнить, названия частей рангоута[165] и такелажа.

Фалрепные[166] на трапе вытянулись и застыли, встречая гостя.

Приветствуя Суворова вслед за вахтенным начальником, Прончищев подобрал живот и подумал: «Посмотрим, кто окажется мальчишкой!»

Суворов вошел в салон адмиральской каюты, освещенной через окна кормового балкона отсветами воды и теплыми огнями восковых свечей в двух канделябрах, – без них в каюте было бы темно.

Сэр Бушприт сидел за столом, покрытым зеленым сукном с золотой бахромой. По бокам разместились члены комиссии.

Суворов на «мичманской дистанции», за три шага перед столом, звякнул шпорами, четко пристукнув каблуками ботфорт, стал «стрелкой» и отрапортовал по форме.

Экзамен начался. Вопросы задавали по очереди командиры кораблей. Капитан-командор выслушивал ответы Суворова, важно кивая «бушпритом», словно фрегат на пологой, спокойной волне мертвой океанской зыби.

За бортом «Северного орла» весело струилась вода. По деку[167] мягко топотали матросы босыми ногами – шли предобеденные работы; покрикивали, распоряжаясь ими, боцманы.

Металлически звучал голос Суворова, когда он, словно читая по книге, чеканил слова морского регламента Петра Великого.

Экзаменаторы отмечали ответы Суворова на листах бумаги. Кандидат на мичманский чин отвечал на все вопросы, обращаясь к председателю, каковым являлся Нанинг. Наконец и сей последний предложил вопрос:

– Не скажете ли нам, господин еnseigne de vaisseau[168], что принадлежит до силы и знатности флота?

Вопрос выходил далеко за рамки мичманского экзамена. Получилось так, что капитан-командор спрашивал не испытуемого, а как будто хотел знать о флоте мнение Суворова – генерала, прославленного победами на суше. И то, что сэр Бушприт назвал его так, как будто говорило, что председатель комиссии уже признает Суворова достойным мичманского чина.

Суворов ответил:

– Сила и знатность флота не в одном великом числе кораблей, матросов и корабельных пушек состоит, но главнейше потребны к тому искусные флагманы и офицеры. Без того ненадолго станет, какой бы великий флот теперь вдруг построен ни был, если недостанет искусных и ревностных исполнителей.

Прончищев перевел ответ Суворова. В глубине глаз сэра Бушприта вспыхнули злые огоньки: ответ Суворова чем-то его обидел.

– Все то теорий. Будем смотреть на практик. Вы даете свой платок. Вам будет завяжить глаза…

Командиры тревожно переглянулись. Случилось то, чего боялась вся команда «Северного орла», – сэр Бушприт решил закончить экзамен игрой в жмурки.

… Сэр Бушприт любил заниматься этой игрой: в ней заключалось и ею ограничивалось участие сэра Бушприта в обучении матросов морской практике. В расчете на то, что каждому из них когда-нибудь, быть может, придется работать в темноте, что нередко и бывает, матросу завязывали глаза, а боцман стоял наготове с линьком[169] в руке.

«Где есть бом-кливер-фал[170]?» – спрашивал Нанинг.

Матрос, расставив руки, двигался туда, где думал найти шкот[171], натыкался на кнехт[172] и падал, вставал, шел дальше и, наконец, хватался за первую снасть, попавшуюся под руку.

«Ты врал!.. Три линька!»

Боцман отпускал матросу три крепких удара. Капитан-командор довольно покряхтывал при каждом ударе. За каждую следующую ошибку матрос снова получал три удара, пока не находил бом-кливер-фал…

Прончищев смущенно объяснил Суворову, какое последнее испытание придумал ему капитан-командор. Суворов выслушал не гневаясь.

Присутствующие еще надеялись, что дело обернется шуткой, но сэр Бушприт велел дневальному достать полотенце и пригласил всех выйти на палубу.

Суворов, храня невозмутимо-важный вид, окинул взглядом верхнюю палубу, от шканцев[173] до бушприта, и сам завязал себе глаза полотенцем, плотно обмотав его вокруг головы, чтобы ни у кого не могло явиться со мнения: сквозь такую повязку видеть нельзя.

Появление на шканцах командиров и Суворова с завязанными глазами остановило работы, несмотря на окрики боцмана. Матросы отошли к сеткам, очистив палубу. Все ждали, чем кончится испытание, неосторожно начатое капитан-командором.

Прончищев заметил на лице Нанинга мимолетную тень смущения.

– Милорд! – обратился к нему командир «Северного орла». – Не пора ли закончить?

Капитан-командор повел носом и крикнул, обращаясь к Суворову:

– Где суть фордун[174] правый борт?