Александр II

Признаться, государь мог очаровать не только уездных барышень. В свои тридцать восемь лет он был высок, как и батюшка, ростом, так же строен, хотя, по мнению старичков, не хватало ему державной суровости, от которой холодок по коже пробегал. Но тут были видимая открытость, приветливость не к избранным, а ко всем без исключения, подчеркнутая доброжелательность. Подкупала добрая улыбка, нередко трогавшая густые белокурые усы и бакенбарды. Таков был государь в Москве на балах и вечерах. Но бывал он и другим.

15 и 16 августа Александр Николаевич осматривал войска на Ходынке и под Москвой. Армия и ее устройство оставались первым его делом. Восьмидесятитысячные войска, насколько он мог увидеть, были в хорошем состоянии, но то была гвардия. Армия же, ослабевшая, побитая и униженная, нуждалась в его заботе. Следовало предпринять нечто кардинальное. Он сменил министра и занялся вопросами военной формы. В 1855 году этому были посвящены 62 приказа по военному министерству, из которых, впрочем, не все отвечали делу укрепления обороноспособности. Согласно одному из них, на генеральской каске султан из белого волоса заменялся султаном из петушиных перьев, а вместо привычных летних панталон генералам предлагались шаровары, причем зимние – из красного сукна. Остроумцы изощрялись по сему поводу, и многие повторяли занятные стишки, кончавшиеся так:

И обновленная Россия
Надела красные штаны.

Александр Николаевич все это знал. По строжайшему его приказу еженедельно ему представлялась сводка всех новостей и слухов, бродивших в столице. Шутники не знали, а может и не хотели знать, что образцы новых мундиров были готовы уже в последние дни царствования Николая Павловича, вводя их, новый государь лишь доводил начатое до конца.

Главное же, он создал комиссию «для улучшения военного дела». Правда, и там старики-генералы обсуждали в долгих разговорах изменение формы. Государь же прислушивался к рассуждениям князя Барятинского и продвигаемого князем генерала Дмитрия Милютина. Эти говорили не о форме, а о коренном изменении устройства самой армии и ее управления. Дело было важнейшим, и потому он не спешил принимать окончательное решение.

Торжественный въезд государя в Москву был назначен на 17 августа в 3 часа дня. Уже в полдень начали строиться войска: кавалерия до Садового кольца, далее – гвардейская пехота.

Большинство домов по Тверской были украшены флагами, коврами, цветами и гирляндами.

Члены дипломатического корпуса ожидали въезда в роскошном доме князя Белосельского-Белозерского, где их угощали завтраком (вскоре этот дом отойдет купцу Елисееву). Высшее общество Москвы толпилось на трибунах, устроенных во дворе Английского клуба. У Триумфальных ворот на пересечении Садовой и Тверской, на Страстной площади, у Воскресенских и Спасских ворот были выстроены галереи в древнерусском стиле, и все они были уже с полудня переполнены взволнованной публикой.

После сигнальных выстрелов из орудий, поставленных в Кремле, загудели-зазвонили все колокола московских церквей. Шествие тронулось из Петровского дворца. Оно было чрезвычайно длинно, но публика не чувствовала утомления. Его открывали полицмейстер и двенадцать жандармов, за ними следовали конвой Его Величества из черкесов и башкиров, черноморские и гвардейские казаки.

Восторг публики вызвала кавалькада из представителей азиатских народов России – башкир, черкесов, абхазцев, калмыков, казанских и крымских татар, менгрельцев, каракалпаков, дагестанцев, армян, гурийцев, грузин, курдов. Здесь можно было видеть блеск и роскошь оружия и одежду всех столетий. Сверкали драгоценные камни и золотые украшения, дорогая сбруя; секиры, копья, кинжалы и самопалы вызывали в памяти седую древность; халаты и кольчуги из мелких колец, бритые головы у одних и волнистые волосы до плеч у других, высокие бараньи шапки и чалмы – «Да это из „Тысячи и одной ночи“!» – восхищалась просвещенная публика.

Далее следовал эскадрон кавалергардов на отличных лошадях в блестящих позолотой кирасах, с серебряными орлами на шлемах. Эскадрон конной гвардии был также великолепен.

В пешем строю шли гренадеры дворцовой роты, высокие, статные старики. Их мундиры не сверкали золотом, но у каждого на груди позвякивали пять-шесть крестов и медалей за давние и недавние битвы и походы.

В открытом фаэтоне в шесть лошадей ехали два церемониймейстера с жезлами, далее верхом – оберцеремониймейстер с жезлом, украшенным изумрудом, церемониймейстер, 25 камер-юнкеров, церемониймейстер и 11 камергеров. Таково было начало.

Далее тянулись четырехместные кареты со вторыми чинами двора, первыми чинами двора, членами Государственного Совета. За обергофмейстером графом А.П. Шуваловым следовал лейб-эскадрон кавалергардов.

Государь император ехал верхом в генеральском мундире, в ленте ордена Св. Андрея Первозванного. Поодаль тянулись великие князья, иностранные гости, министр двора и свита государя.