Александр II

«При помощи небеснаго Промысла, всегда благодеющаго России, да утвердится и совершенствуется ея внутреннее благоустройство; правда и милость да царствует в судах ея; да развивается повсюду и с новою силою стремление к просвещению и всякой полезной деятельности и каждый под сенью законов, для всех равно справедливых, равно покровительствующих, да наслаждается в мире плодом трудов невинных. Наконец, и сие есть первое живейшее желание Наше, свет спасительной Веры, озаряя умы, укрепляя сердца, да сохраняет и улучшает более и более общественную нравственность, сей вернейший залог порядка и счастья».

Глава 3. Орел поднимает крылья

В ноябре 1472 года великий князь Иоанн III, вступая в брак с византийской царевной Софьей, принял герб двуглавого орла, бывший ранее гербом Византийской империи. Щит с изображением св. Георгия Победоносца при этом был размещен на груди орла. Вскоре Иоанн III разорвал ханскую грамоту, прекратил платить дань Золотой Орде, и двуглавый орел был водружен на Спасскую башню Кремля, как символ самостоятельного русского государства, родственного Восточно-Римской империи и хранителя принятого от Византии православия, как олицетворение нераздельности Европейской и Азиатской России.

В предвидении коронации Александр Николаевич среди прочего уделил внимание и государственному гербу. Он вспомнил, как при свидании с Алексеем Толстым после возвращения того в Петербург старый друг жестко и нелицеприятно описывал бестолковщину и неразумие в армии, заключив, что иного и быть не может в государстве, на гербе которого сидит понурившийся орел.

А и верно, вдруг заметил Александр Николаевич. И приказал исправить герб.

В 1856 году к коронации был утвержден новый вариант. На нем все тот же двуглавый орел был обращен к Востоку и Западу, но крылья его с заостренными перьями были широко распростерты и подняты высоко вверх. В правой лапе орел сжимает скипетр, в левой – державу. На груди остался герб с изображением св. Георгия Победоносца, обрамленный цепью ордена Святого апостола Андрея Первозванного. На крыльях орла помещались гербы Царств и Великих княжеств, вошедших в состав Российской империи.

Встрепенувшийся орел вольно или невольно символизировал ожидание огромной страны, готовой стремительно рвануть ввысь. Не все это заметили, но те, кто заметил, воодушевились.

На серьезные размышления наводила речь нового государя 30 марта 1856 года, произнесенная в Кремле перед представителями дворянства московской губернии:

– …Я узнал, господа, что между вами разнеслись слухи о намерении моем уничтожить крепостное право. В отвращение разных неосновательных толков по предмету столь важному, я считаю нужным объявить всем вам, что я не имею намерения сделать это сейчас. Но конечно, и сами вы понимаете, что существующий порядок владения душами не может оставаться неизменным. Лучше начать уничтожать крепостное право сверху, нежели дождаться того времени, когда оно начнет само собой уничтожаться снизу. Прошу вас, господа, обдумать, как бы привести все это в исполнение. Передайте мои слова дворянам для соображения.

Итак, громко было сказано главное – освобождение, и это означало разрыв с предыдущим царствованием.

Но Александр Николаевич помнил завет, давно услышанный в церкви: «Чти отца и матерь твою». Повелением государя имя покойного императора Николая Павловича было присвоено Московско-Санкт-Петербургской железной дороге и Петербургскому кавалерийскому училищу, Академии Генерального штаба, военно-сухопутному госпиталю, мосту через Неву, инженерному училищу, Пулковской обсерватории… и это далеко не полный список. Александр будто старался высветить светлые стороны царствования своего отца. На площади перед Исаакиевским собором, почти готовым к открытию, должен был встать памятник, над которым работали архитектор Монферран и скульптор Клодт. Александр лично утвердил сюжеты для барельефов памятника: подавление бунта 14 декабря, появление Николая Павловича на Сенной в холерный бунт и Варшавское восстание. Утвердил второпях то, что предложил барон Корф. После, через жену, узнал об ироническом отношении общества к таким памятным делам покойного государя, которые есть не более как «несчастные эпизоды». И правда, стоило бы заменить их хотя бы победной Персидской войной или постройкой железной дороги… Но то были вопросы второстепенные.

Коронация, как это и всегда бывало, долженствовала положить формальное окончание царствования покойного царя и начало нового царствования. Новый государь постоянно высказывал пренебрежение застывшим церемониям дворцового этикета, хотя и неукоснительно следовал им. Но все же коронация – то был не просто обряд. То была кульминационная точка всей его жизни, видная всем вершина, куда он всходил окончательно на славу России… так хотелось думать.