Александр II

– И эту фальшь по иноземному образцу, для нас непригодную, хотят к нашему несчастию, к нашей погибели ввести и у нас. Россия была сильна благодаря неограниченному взаимному доверию и тесной связи между народом и его царем. Так называемые представители земства только разобщают царя с народом…

Кто помрачнел за столом, кто сохранил невозмутимый вид, а Михаил Николаевич все рисовал завитушки, будто не слыша, как задыхающийся от волнения Победоносцев обличал зло:

– …предлагают устроить нам говорильню, вроде французских états generaux (генеральных штатов). Мы и без того страдаем от говорилень, которые разжигают только народные страсти. В земских и городских общественных учреждениях разглагольствуют люди безнравственные, не живущие со своим семейством, предающиеся разврату и помышляющие лишь о личной выгоде. В новых судебных учреждениях – говорильни адвокатов, которые оправдывают самые ужасные злодейства. Печать, самая ужасная говорильня, разносит хулу и порицания на власть, разжигает страсти и вносит во все всякую смуту. И теперь нам предлагают учредить новую верховную говорильню, – с брезгливым презрением произнес он. – Теперь, когда по ту сторону Невы лежит в Петропавловском соборе непогребенный еще прах благодушного русского царя…

Он показал рукой на крепость, и невольно все сидевшие подняли головы, и мысль о государе Александре Николаевиче разом всех опечалила.

– Все мы должны каяться, – повышая голос заключал Победоносцев, – все мы виновны в том, что в бездеятельности и апатии нашей не сумели охранить праведника! Все мы должны каяться!

– Сущая правда, – раздался голос Александра III, взволнованного, как и все. – Я первый обвиняю себя.

Воздействие страстной речи Константина Петровича, известного как человека безусловно искреннего, порядочного, нечестолюбивого, обладавшего немалыми познаниями и опытом жизни, произвело весьма сильное впечатление. И хоть говорил он как бы о другом, а трудно было и возразить. Но вновь попросил слова Абаза.

– Ваше величество, речь обер-прокурора Святейшего Синода есть, в сущности, обвинительный акт против царствования того самого государя, которого безвременную кончину мы все оплакиваем. Если Константин Петрович прав, если взгляды его правильны, то вы должны, государь, уволить от министерских должностей всех нас, принимавших участие в преобразованиях прошлого – скажу смело – великого царствования.

Решительный тон Абазы ошеломил всех. Ранее безразличный ко всему Адлерберг стал внимательнее слушать, Лорис-Меликов поднял опущенную было голову, великий князь Владимир аж рот открыл, уставясь на министра финансов, а тот продолжал.

– Смотреть на наше положение так мрачно, как смотрит Константин Петрович, может только тот, кто сомневается в будущем России, кто не уверен в ее жизненных силах. Я с моей стороны решительно восстаю против таких взглядов и полагаю, что общество наше призвано к великому еще будущему. Если при исполнении реформ, которыми покойный император вызвал Россию к новой жизни, и возникли некоторые явления неутешительные, то они не более как исключения, всегда и везде возможные… в положении переходном от полного застоя к разумной гражданской свободе… Свершившееся цареубийство ужасно, но разве оно есть плод, возросший исключительно на русской почве? Разве социализм не есть в настоящее время всеобщая язва, с которой борется вся Европа? Разве не стреляли недавно в германского императора, не покушались убить итальянского короля и других государей?…

Он сел на свое место, оборвав свою речь и бегло поклонившись государю, толстый, грузный, отдуваясь от волнения и вызывающе поглядывая на соседа, но Константин Петрович не поднимал глаз от пустого листа бумаги.

Градус совещания заметно повысился, тем больший эффект произвело выступление государственного контролера Сольского, совершенно спокойно и невозмутимо начавшего свою речь:

– Ваше императорское величество, обер-прокурором Святейшего Синода было высказано много такого, с чем совершенно согласны все. Между нами нет коренного различия в убеждениях. Разногласия происходят главным образом от недоразумения.

Надо признать, что Дмитрий Мартынович Сольский был одним из немногих, кто не поддался азарту схватки, а помнил, что главная задача их совещания состоит в убеждении государя продолжить дело покойного отца. Впрочем, он не лукавил. Александр III оценит Сольского, сделает его графом, а при Николае II Сольский займет пост председателя Государственного Совета.

– Никто и не помышляет о конституции или об ограничении самодержавия. Предлагается созвать около ста человек. Нельзя сомневаться, что избранные лица будут люди вообще умеренные. Если бы это собрание увлеклось, русское правительство имеет средства остановить их… Константин Петрович нас всех расстроил, раскритиковал все, но сам не предложил ничего. Но нам предложен план действий.