Александр II

– Осудить ее нельзя, но как бы ей сказать: «Иди, но не поступай так в другой раз». Нет у нас, кажется, такой юридической формулы, а чего доброго, ее теперь возведут в героини…

Так и случилось. 31 марта можно назвать поворотной точкой, когда опьяневшее от брожения русское общество поддалось влиянию даже не оппозиционно-либерального, а откровенно антигосударственного течения, презирающего царскую власть и открыто борющегося с ней. Сочувствие общественности было на стороне террористов.

Не так уж не прав был Трепов, сказавший вечером в день своего ранения посетившему его царю: «Государь! Я принял пулю, которая предназначалась Вам!»

31 марта 1878 года проложило дорогу 1 марта 1881 года.

Глава 2. Можно ли верить цыганке?

Горе миру от соблазнов, ибо надобно прийти соблазнам; но горе тому человеку, чрез которого соблазн приходит.

Мф., 18, 7.

Нет доброго дерева, которое приносило бы худой плод; и нет худого дерева, которое приносило бы плод добрый. Ибо всякое дерево познается по плоду своему…

Лк., 6, 43, 44.

1

На прокламациях, выпускавшихся революционерами по поводу террористических актов, с марта 1878 года появилась печать с изображением пистолета, кинжала и топора – знак красноречивейший, открытое объявление своих целей.

Власти ответили тем же. 24 июля 1878 года военный суд в Одессе приговорил революционера Ковальского за вооруженное сопротивление жандармам при аресте к смертной казни.

В пятницу 4 августа в кабинет военного министра вошел его случайный знакомый Бодиско и, смущаясь, рассказал, что только что, в начале десятого утра из окна своей квартиры на Михайловской площади он увидел покушение на шефа жандармов. Генерал-адъютант Николай Владимирович Мезенцов имел привычку по утрам гулять пешком в этой части города вместе с приятелем своим Макаровым. Два неизвестных человека, подъехав на дрожках, бросились на Мезенцова и Макарова. Один ударил тяжелым охотничьим кинжалом в грудь Мезенцову, нанеся ему глубокую рану, другой выстрелил в Макарова из револьвера, но промахнулся, после чего оба вскочили на дрожки и благополучно скрылись.

Пораженный Милютин поехал навестить раненого. Он считал, что это преступление «не извиняется никаким поводом со стороны жертвы: Мезенцов вел дела гуманно, не имел личных столкновений с преступниками. Мне даже всегда казалось, – записал Дмитрий Алексеевич позднее в дневник, – что он по своей натуре совсем непригоден для своего emploi. С молодых лет он был bon vivant и в то же время набожен. Убийство подобного человека не может быть иначе объяснено, как сатанинским планом тайного общества навести террор на всю администрацию. И план этот начинает удаваться. Малодушные люди, подобные, например, графу Левашову в Одессе, прячутся, бездействуют и потакают самым опасным для общественного спокойствия преступлениям».

Мезенцов скончался в тот же день в шестом часу вечера.

Убийце Степану Кравчинскому удалось скрыться за границей. Сам военный министр продолжал получать анонимные предостережения и угрозы. 8 августа, в день погребения покойного шефа жандармов, адъютант Чичерин принес Милютину полученное им самим такое же угрожающее письмо, а из III Отделения сообщили, что днем во время панихиды какой-то подозрительный человек выспрашивал у подъезда, какой из проходивших генералов военный министр. «Тяжелое чувство испытываешь в этой атмосфере, как бы пропитанной миазмами тайных замыслов и преступных попыток подпольной шайки невидимых врагов общества, посягающих не только на нынешние государственные порядки, но на весь общественный и даже семейный строй», – записал в дневник Милютин.

Александр Николаевич был крайне озабочен. Тут уже не сумасбродные планы дворян или смущение мужиков, а прямая война, в чем-то потруднее Балканской. Царским указом от 8 августа право арестовывать лиц, заподозренных в государственных преступлениях, было распространено на офицеров корпуса жандармов, полицмейстеров и уездных исправников. Отныне местом ссылки стали назначаться не европейские губернии, откуда революционеры вскоре сбегали, а отдаленная Восточная Сибирь и в случае побега – Якутия.

Назначенный исполняющим обязанности шефа жандармов генерал-лейтенант Селиверстов еженедельно отправлял в Ливадию доклады.