Александр II

И тем не менее в рескрипте на имя председателя Комитета министров князя Гагарина Александр II, в частности, писал: «…Провидению угодно было раскрыть перед глазами России, каких последствий надлежит ожидать от стремлений и умствований, дерзновенно посягающих на все для нее искони священное, на религиозные верования, на основы семейной жизни, на право собственности, на покорность закону и на уважение к установленным властям. Мое внимание уже обращено на воспитание юношества. Мною даны указания, чтобы оно было направляемо в духе истин религии, уважения к правам собственности и соблюдения коренных начал общественного порядка и чтобы в учебных заведениях всех ведомств не было допускаемо ни явное, ни тайное проповедание тех разрушительных понятий, которые одинаково враждебны всем условиям нравственного и материального благосостояния народа… Я имею твердую надежду, что видам моим по этому важному предмету будет оказано ревностное содействие в кругу домашнего воспитания…»

Подтвердив для всех подданных полную неприкосновенность права собственности во всех видах, определенных общими законами и положениями 19 февраля 1861 года, император указал, что право это – коренное основание всех благоустроенных обществ и «состоит в неразрывной связи с развитием частного и народного богатства, тесно между собою соединенных. Возбудить сомнения в сем отношении могут одни только враги общественного порядка».

Самый ход мысли этого послания был рассчитан на благоприятное и вдумчивое отношение всего общества. Это было обращение к здравому смыслу и общегражданскому согласию, это была попытка – как вскоре окажется и безуспешная и последняя – не дать разгореться войне радикалов с властью.

Да, и при всем том Александр был жесток. Но он действовал строго в рамках закона и той государственной системы, в которой существовали государство и общество. Уже мало кто вспоминал, что он не только порвал со многими традициями николаевского времени, но и самое имя своего отца не слишком часто употреблял – чего стоит первоначальный пропуск Николая I на монументе 1000-летия России. Он менял все, а эти в него же – стрелять!

Выстрел Каракозова знаменовал собой раскол в общественном мнении России, прошедший по всему обществу, сверху донизу.

4

Совсем некстати накатил юбилей. В мае Александр Николаевич и Мария Александровна отпраздновали двадцатипятилетие своей свадьбы. От неизбывного чувства вины перед женой он хотел сделать ей приятное, вернуть ее в счастливый давний год. В гардеробе нашли его казацкий мундир, в котором венчался. Он попытался надеть и не смог – крючки не сходились на изрядно пополневшей фигуре. Когда со смехом сказал об этом жене, она чуть улыбнулась и произнесла только:

– Да, ты изменился, Александр.

При дворе были поражены, узнав о малости государева подарка: бриллиантовых запонках к рукавам и еще нескольких безделушках. Никому и в голову не пришло, что то – выражение не скупости или пренебрежения государя к жене, а пренебрежения материальной стороной жизни. Что повелителю огромной империи бриллиантики, рубины и прочее… К слову, у Марии Александровны было много драгоценностей, и к новому прибавлению она отнеслась вполне нормально, попросив государя более не дарить ей камней, а давать деньгами. Деньги нужны были ей на дела благотворительности, которым она отдавалась безоглядно… В общем, праздник соответствовал этикету, но был как-то невесел. Особенно тягостны были поздравления сыновей и дочки, которые равно любили родителей, но догадывались о некотором неблагополучии между ними.

Немногие доподлинно знали изнанку императорского супружества. Восемь беременностей Марии Александровны да суровый петербургский климат подорвали ее и без того несильное здоровье. После рождения сына Павла врачи запретили ей супружеские отношения. Она стала вести замкнутый образ жизни, с горечью сознавая глубокое, хотя и тщательно скрываемое охлаждение к ней Александра. То была ее каждодневная мука. Но это же терзало и сердце Александра Николаевича.

Он знал, что Катя ждет его, желал ее больше всего на свете, но – оттягивал решительный момент. Помня о любви жены к Москве, повез ее в старую столицу. Путешествие по ставшей привычной «чугунке», проезд по знакомым уютным Мясницкой, Лубянской площади, Никольской в родной Николаевский дворец в Кремле, прием москвичей, не надоедавших сложными вопросами, заметно подняли настроение у всех. Из-за жары переехали в купленное год назад в Звенигородском уезде имение Ильинское. Там прожили без малого месяц и отошли окончательно от гнетущего ужаса покушения.

Дела самого разного свойства не оставляли государя и на отдыхе. Ему передали письмо Каткова, издателя газеты «Московские Ведомости», закрытой из-за отказа напечатать предостережение министра внут-ренних дел за нападки на правительство. «…Ни на что не жалуюсь, ни о чем не прошу, – говорилось в письме, – разве только, чтобы Государь признал „Московские ведомости“ своими…»