Ах, как наивен был профессор русской филологии! Мог ли в то время человек, считающий себя «прогрессистом» и «передовым», даже заикнуться о помощи правительству, в котором, по ходячему мнению, половину составляли негодяи николаевского времени, а остальные – никчемные генерал-адъютанты нового поколения.
Никитенко знал о докладной записке цензора Берте от 11 марта 1861 года, в которой указывалось на сохраняющееся «вредное направление» некоторых статей журнала «Современник», «старавшихся разрушить укоренившиеся убеждения русских читателей в общих истинах и стремившихся создать новые основы для законодательства, философского мышления, политического положения общества, социальной и семейной жизни, пронизанные духом порицания, часто в виде насмешки над государственными, сословными, церковными отношениями». Такого рода статьи зачитывались в студенческих аудиториях до дыр, горячо обсуждались на сходках и подготовляли новый, более широкий, чем в декабре 1825 года, слой антиправительственного и антигосударственного движения.
В феврале 1861 года студенты Петербургского университета устроили бунт, требуя произнесения речи профессором Костомаровым. Чтение отменил министр, опасаясь демонстрации. Дикий рев сотен молодых глоток, топот, стучанье книгами напугали университетское начальство. Позднее масса студентов приняла участие в панихиде по полякам, убитым при разгоне манифестации 13 февраля. В начале марта похороны известного революционно-демократического поэта Шевченко, несмотря на присутствие многих известных литераторов, студенческие вожаки превратили в антиправительственную манифестацию.
Здравомыслящие профессора и министр народного образования попробовали ограничить активность студенчества и ввести ее в некоторые законные рамки. С этой целью в марте была создана комиссия для упорядочения «студенческой общины», но надежды на умиротворение были невелики.
10 апреля Никитенко записал в дневник: «…так называемый образованный класс и передовые, как они сами себя называют, люди бредят конституцией, социализмом и проч. Юношество в полной деморализации. Польша кипит – и не одно Царство Польское, но и Литва. Все это угрожает чем-то зловещим».
Через вторые руки до профессора дошло мнение государя: такие беспорядки в университетах не могут быть далее терпимы и следует применить решительные меры – закрыть некоторые университеты. Мягкий министр Ковалевский просил повременить с такой решительной мерой.
– …Так придумайте же сами, что делать, – раздраженно сказал Александр Николаевич. – Предупреждаю вас, что долее терпеть такие беспорядки нельзя, и я решился на строгие меры.
Раздражение против университетов и ученых назревало у императора давно и, быть может, оказалось наследственным. В начале года Александр отправил в отставку с поста попечителя Киевского учебного округа Н.И. Пирогова. Знаменитый хирург был непозволительно дерзок и независим. Александр помнил их стычку в гостиной Марии Александровны в годы войны, когда Пирогов громко обличал «сплошное воровство» в армии, а он, естественно, не согласился. Лишенный навыков царедворца, а может, и движимый злой решимостью открыть царю глаза, Пирогов приводил факты. Государь выходил из себя и повторял: «Неправда! Не может быть!» Пирогов – свое. Александр, что бывало редко, повысил голос. А Пирогов, также на повышенных тонах, отвечал: «Правда, государь, когда я сам это видел!» – «Это ужасно», – вынужден был отступить царь и в тот миг едва удержался от слез. Мог ли он спокойно относиться к ученому, вырвавшему у него признание в неправоте?
Пирогов был неприятен, но Ковалевский – просто рохля. На обсуждении в Совете министров создали комиссию из ближних и верных государю людей для контроля над министерством. Граф Строганов, князь Долгоруков, министр Панин. Создание такой комиссии фактически означало попятное движение власти. Так это было всеми понято и вызвало в обществе естественный протест.
А могущественной партии охранителей не нравились университеты как таковые. В глазах поместных дворян и николаевских сановников то были рассадники вольномыслия и крамолы. Благодаря послаблениям государя в них усилился приток наиболее независимой и свободолюбивой по самому возрасту молодежи, в немалой части безродной и неимущей. Формировался широкий разночинный слой, ощутивший себя в оппозиции и к самодержавию, и к дворянству.
Назначенный министром народного просвещения адмирал граф Путятин при полной поддержке нового попечителя Петербургского учебного округа генерала Филипсона принял в мае новые студенческие правила и тем подсек самые корни корпоративного быта студентов. Были запрещены все сходки. Сильно уменьшено число учащихся бедняков, не могущих вносить платы за слушание лекций. Кассу взаимопомощи и библиотеку студентов положено было вынести за пределы университета. С тонким расчетом правила были опубликованы в начале каникул, когда студенты начали разъезжаться.