Александр II

После треволнений зимы и весны, в мае 1861 года, императорская чета отправилась в Крым. Полгода назад дочери покойного графа Льва Потоцкого продали департаменту уделов обширное имение Ливадия. Приобретение было сделано для поправления пошатнувшегося здоровья императрицы, ибо Александр оставался по-своему верен ей и любил ее. За 350 тысяч рублей серебром в собственность императорской семьи перешли свыше 300 десятин земли на южном берегу. По многочисленным отзывам, климат в этом месте Крыма был особенно хорош, а в горной части имения Эриклике – так и вовсе сказочен по особенной чистоте и целебности воздуха. В Ливадии императрица могла жить до поздней осени.

Для дела государь остановился в Москве. Встречая его в Успенском соборе Кремля митрополит Филарет сказал следующие знаменательные слова:

– Приветствуем тебя в седьмое лето твоего царствования. У древнего народа Божия седьмое лето было летом законного отпущения из рабства. У нас не было рабства в полном значении сего слова: была однако крепкая наследственная зависимость части народа от частных владельцев. С наступлением твоего седьмого лета ты изрек отпущение.

Обыкновенно сильные земли любят искать удовольствия и славы в том, что покорить и наложить иго. Твое желание и утешение – облегчить твоему народу древние брамена и возвысить меру свободы, огражденной законом. Сочувствовало тебе сословие благородных владельцев и в добровольную жертву сему сочувствию принесло значительную часть своих прав. И вот более двадцати миллионов душ обязаны тебе благодарностью за новые права, за новую долю свободы.

Молим Бога, чтобы добрый дар был разумно употреблен, чтобы ревность к общему благу, справедливость и доброжелательство готовы были всюду для разрешения затруднений, иногда неизбежных при новости дела, чтобы получившие новые права из благодарности порадели уступившим древние права, чтобы приятная мысль о труде свободном, сделала труд более прилежным и производительным, к умножению частного и общего благоденствия. Да будет твоя к твоему народу любовь увенчана неувядающей радостью под осинением Провидения, благодатно простираемым, вместе с тобою, над совенчанною тебе твоею супругою и твоими благословенными чадами…

После службы более десяти тысяч крестьян с обнаженными головами двинулись из Кремля по Калужской дороге к Александровскому дворцу. Там четыреста мужиков были приняты государем, твердо сказавшим о необходимости подчинения власти.

Следующая большая остановка была в Туле. Обращаясь к собранным предводителям дворянства, Александр сказал:

– Господа, я изъявил благодарность дворянству в Манифесте за то добровольное пожертвование, которое оно принесло и которым пособило мне, с Божией помощью, совершить великое дело. Теперь снова повторяю благодарность и прошу о поддержке в совершении указанного дела к обоюдной выгоде.

Он видел, что усилилась неопределенность. Перемены были необходимы, но как, меняя самые основы государства, сохранить его устойчивость, не дать пошатнуться царской власти, как обеспечить себе поддержку и дворянства и народа? Задача не из легких.

Даже в Крыму Александр Николаевич редко отрывался от тяжелых дум. Непрерывным потоком с курьерами ему присылали записки, отчеты, справки, выписки из журналов заседаний Совета министров и отдельных министерств с сопроводительными пояснениями брата Михаила, оставленного во главе Особого совещания. На великом множестве бумаг о назначении, награждении, увольнении, производстве в новый чин и прочем требовалась его подпись. С годами он понял важность серьезного отношения и к таким государственным мелочам, хотя подчас ерундовые дела раздражали.

А небо было ясно, море спокойно. Жена здорова и любимая дочка Маша весела. Делам отводилось утро, потом купание, прогулка, обед, новая порция бумаг, прогулка, ужин и карты, чтение или музыка, а за окном уже падала непроглядная ночь, полная благоухания цветов и деревьев и звона неутомимых цикад.

Без большой свиты, в несколько экипажей ездили по окрестностям. Посетили Ялту, побывали в татарской деревне на свадьбе, осмотрели древнюю греческую церковь в Аутке. Петербургские хандра и мрачность оставили императорскую чету. Оба радовались жизни в милой Ливадии и с простодушием, достойным девятилетней Маши, разговаривали со случайными встречными, рвали цветы на обочине и восхищались прелестными видами.

Александр знал свои провинности перед женой и потому был рад и ее радостью. Строительство нового дворца он полностью отдал ей, оговорив лишь, чтобы непременно предусмотрели погреб для ливадийских вин, припасенных еще стариком Потоцким. Государю особенно пришлись по вкусу мускат и рислинг, ничуть не уступавшие французским и немецким сортам.