Александр II

Доводов помещицы никто не слушал. Ей пришлось обратиться к властям, но ни мировой посредник, ни становой пристав не смогли сладить с миром и вызвали исправника. Тот узнал, что и как, и дал знать губернатору. Выслали воинскую команду.

Едва слухи о солдатах достигли Ивановского, мужики, надев старые зипуны, с понурыми головами чинно вышли навстречу начальству. За ними, но прячась за заборами, следовали бабы с рогачами, ухватами, кочергами – на выручку.

– Смей только они, окаянные, наших мужиков тронуть! – слышалось из-за забора. – Мы им покажем тогда! Мы их на рогачи так и поднимем!

К понурившейся толпе подъехал исправник.

– На колени, мерзавцы! Я буду читать вам Манифест. Вы не поняли его!

Крестьяне на коленях прослушали долгое чтение.

– Поняли теперь?

– Поняли.

– Так принимаете надел?

– Нет, ваше высокоблагородие, не желаем.

– Как! Власти царя не хотите исполнять?

– Нет, – упорствовала толпа. – Это не вся воля.

Привезли воз розог и начали сечь.

Едва завершилась невеселая процедура и понурые мужики с притихшими бабами разбрелись по домам, как пролетел слух, что «великий князь», тот самый! – в соседнем селе. Пока мужики прикидывали, кого бы сгонять туда за выручкой, исправник послал солдат, и те привели.

– Ты что за личность? – спросил грозно исправник. – Подай свой вид!

– У меня нет вида, – небрежно отвечал «царский братец». – Если бы ты знал, с кем говоришь, то так бы меня не спрашивал.

Мужики, стоявшие несколько в отдалении, заволновались. Стали толкать друг друга локтями: вишь, как самому исправнику отвечает, знать, большой барин. Задаст он ему теперь!

К удивлению поротых, «царский братец» был посажен в острог в Ирбите, где через несколько дней умер от неизвестной причины.

Толки в Ивановском утихли нескоро.

Бывало, что самозваные толкователи воли ввергали крестьян и в большие беды. В селе Бездны Казанской губернии полупомешанный Антон Петров объявил, что нашел истинную волю, которую помещики укрывают. Немудрено, что его идеи о получении крестьянами двух третей помещичьей земли, об отказе ходить на барщину, платить оброк или давать подводы вызвали жадное внимание и полное приятие. Того-то мужикам и надо было!

В Бездну (что за красноречивое название) шли толпами со всей округи. Чиновников и господ отказывались слушать. Толпами собирались вокруг избы, где находился арестованный к тому времени Антон Петров, и стояли перед избой на коленях. Всего собралось в селе около шести тысяч крестьян.

Власти растерялись. Присланный из столицы генерал-майор свиты А.С. Апраксин выступил за решительные меры, упирая на то, что все может случиться, вплоть до общего восстания в Казанской губернии. Верил ли он сам в это, трудно сказать, но так или иначе толпу надо было разогнать. Апраксин двинул войска, которым роздали боевые патроны. Убито было 55 человек, ранено 71. Думается, не только страх и растерянность подвигнули власти на репрессии, но и неутоленное желание мести озлобленных крепостников.

Отчет Апраксина от 16 апреля 1861 года, в котором его действия были представлены как единственно возможные, государь одобрил, «как оно ни грустно, но нечего было делать другого», – написал он в своей резолюции.

В тот самый день, 16 апреля, студенты Духовной академии и Казанского университета устроили панихиду-демонстрацию по убитым. Тридцатилетний профессор истории Афанасий Щапов выступил с речью, предсказывая, что бездненские жертвы «воззовут народ к восстанию и свободе». Он был арестован и отправлен в Петербург. Имя сына сельского пономаря вмиг стало известно по всей России, воодушевляя широкий слой разночинцев.

Дело Щапова разбиралось III Отделением. В конце следствия он был освобожден и отпущен на поруки министра внутренних дел Валуева, взявшего его на службу в министерство. Синод постановил было исключить Щапова из духовного звания и заключить его в Бабаевский монастырь Костромской епархии. Передовая общественность возмутилась, и Александр Николаевич 20 февраля 1862 года отменил вторую часть решения Святейшего Синода.

Стоит напомнить, Николо-Бабаевский монастырь виделся местом вожделенного покоя духовному писателю, святителю Игнатию Брянчанинову, который не раз просился уйти туда на покой, но лишь в октябре 1861 года, после тяжких лет служения, император позволил ему поселиться в Бабаевской обители.

Причудливо ткется ткань истории, переплетая самые разные нити и подчас образуя такие неожиданные узоры, которые удивляют и нас, далеких потомков. Высшая власть сама будила уснувших в прошлое царствование и сама же била проснувшихся по голове. Вошедшее в плоть и кровь убеждение о всемогуществе самодержавной власти невольно питало уверенность государя в должном исполнении его благих намерений, отвечающих всем святым устремлениям человека. Но эти намерения причудливо преображались в умах и воплощались не всегда чистыми руками николаевских слуг – а других не было, и быть не могло.