Александр II

После ликующий народ бежал по улицам за коляской царя, не зная, как позволительно выразить свои чувства.

И снова отмечаем удивительные совпадения в судьбе нашего героя. На разводе в тот день был лейб-гвардии Финляндский полк, тот самый, что нес караул в Зимнем в день декабрьского мятежа и, возможно, спас жизнь будущему Освободителю. Читал Александр свой Манифест в помещении Михайловского манежа, которое спустя ровно двадцать лет будет связано совсем с другим событием в жизни России.

Об Александре II в разное время писали разное, как правило, отмечая его скрытность. Но все современники о 5 марта говорят одно: государь сиял, на лице его было праздничное выражение, откровенная радость и довольство.

– Сегодня лучший день в моей жизни! – сказал он Никсе. И повторил то же, целуя любимую дочку Марию. – Лучший день.

Высочайший Манифест был объявлен во всех губернских городах нарочно командированными генерал-майорами свиты государя и флигель-адъютантами с 7 марта по 2 апреля.

А что же народ? Крепостники, с покорностью ожидавшие бунтов, были посрамлены. Крепостное население встретило весть о своей свободе в тишине и спокойствии, превзошедших общие ожидания. Вопреки обыкновению предаваться в этот день разгулу, пьяных на улицах не было, и откупщики потерпели убыток, не сумев выручить сумм, обычных для Масленицы. В Москве было выпито на 1160 рублей меньше, чем год назад, а на ярмарке в Симбирске водки продано аж на 20 тысяч рублей меньше. Крестьяне служили молебны, жертвовали на сооружение икон и приделов в своих церквах во имя святого Александра Невского.

В Саратове без всякого предложения начальства была устроена иллюминация. В Архангельске всех 200 крепостных, бывших в городе, собрали в собор и поставили у амвона. После богослужения и чтения Манифеста губернатор обратился к ним с речью, а затем – трудно поверить! – пригласил к себе. У подъезда своего дома он поднес мужикам пенника, а бабам по бокалу сладкого «таперифа». Вновь поздравил их с царской милостью и провозгласил тост за государя императора. Детям розданы были пряники. Город был разукрашен флагами и коврами, а вечером роскошно иллюминирован. Показательно, что блестящее архангельское празднество оказалось единственным такого рода, и благодарности начальства губернатор не получил.

Делегация от петербургских фабричных явилась к генерал-губернатору с просьбой разрешить подать государю благодарственный адрес и хлеб-соль. Игнатьев грубо отказал. Тогда мастеровые заявили, не будь дураки, что обратятся к министру двора графу Адлербергу. Искривившись, Игнатьев разрешил.

До двадцати тысяч фабричных явилось на Дворцовую площадь и стали перед Зимним, сняв шапки. Александр показался на балконе и благодарил их. Хлеб-соль был принят, но принятие адреса сочтено было неуместным.

Федор Тютчев отметил событие коротким стихом:

Ты взял свой день… Замеченный от века
Великою Господней благодатью —
Он рабский образ сдвинул с человека
И возвратил семье меньшую братью…

Великая княгиня Елена Павловна телеграфировала 5 марта в Париж графу Киселеву об оглашении Манифеста и поздравила его с этим.

В Москве уже 6 марта «Положение» поступило для продажи по рублю за экземпляр во все конторы квартальных надзирателей. Несмотря на высокую цену, разобрали его быстро, пришлось ограничить продажу в одни руки одним экземпляром.

В Первопрестольной народ чувствовал себя посвободнее, и весь день 5 марта Кремль был заполнен народом. Студенты и купцы читали вслух Манифест и обсуждали его.

– Ну уж царь у нас удалой, – сказал один крестьянин, – какой день выбрал – прощеный!

Вечером того дня в Самарином трактире собрались на ужин литераторы, помещики, купцы, артисты, чиновники, воодушевленные одним чувством. Все целовались, некоторые христосовались, говоря, «это наше „гражданское воскресенье“». Первое слово при всеобщем возбужденном одобрении было дано Михаилу Щепкину, родившемуся крепостным, но силой своего таланта и волей добрых людей давно получившему свободу.

Артист встал с высоко поднятым бокалом, в котором пенилось шампанское, обвел глазами присутствующих и вдруг залился слезами, так что и слова произнести не мог.

Крикнули «Ура!», и опьяневший без вина Михаил Погодин предложил немедленно собирать деньги на построение в Москве храма во имя святого Александра Невского. И опять звучало «Ура!», и вновь шипело в узких бокалах шампанское, и никак не могли русские люди перевести дух от сознания того, что наконец – свершилось.

На просторах России поля еще не отошли от снега, а в лесах он и вовсе лежал рыхлым пластом. Но все жарче припекало солнце, и звонкая капель радовала слух.