Александр II. Трагедия реформатора: люди в судьбах реформ, реформы в судьбах людей: сборник статей

Помимо ученых-географов в Русском географическом обществе оказались чиновники, весьма далекие от серьезных занятий географической наукой, — П.А. Валуев, Д.Н. Замятнин, Д.А. Оболенский, М.Х. Рейтерн. Эти молодые люди с презрением относились к старшему поколению как чиновников, так и ученых. Их возмущала академическая косность, «высокомерное отношение ученых специалистов к попытке не принадлежащих к их касте членов Общества служить целям его, работать на обширном поприще географии России»^{108}. Сам Головнин, служа в Министерстве внутренних дел, негодовал против бесчестных методов полицейского преследования разного рода преступлений. Его возмущала практика доносов, осуждения преступников в административном порядке, преследования раскольников. На этой почве он даже осмелился дерзнуть своему начальнику В.И. Далю, назвав действия министерства по отношению к раскольникам инквизицией, на что тот, ошалевший от такой выходки подчиненного, «заставил Головнина два раза повторить это слово», правда, без каких-либо для того последствий^{109}.

В 1850 г. Меншиков назначает Головнина секретарем при великом князе Константине Николаевиче для работ по составлению Морского устава. Для молодого генерал-адмирала более близкое знакомство с Головкиным означало вовлечение в круг его контактов той когорты чиновников, в общении с которой он больше всего нуждался. Выделявшийся среди своих братьев своей образованностью и интеллектом, Константин Николаевич сознавал свою неординарность и обладал огромным честолюбием. С раннего детства определенный родителем к морской службе, в юности он мечтал о военных подвигах и победах, но с годами обнаружил в себе более серьезные амбиции.

Придворные правила этикета ограничивали членов императорской фамилии в выборе круга общения. Не всякий частный салон был доступен им для посещения, да и сами устраивать журфиксы, на которые могли бы приходить люди нечиновные, они были не вправе. Даже знаменитый салон великой княгини Елены Павловны, в котором встречались и чиновники, и дипломаты, и литераторы, и музыканты, формально был салоном ее фрейлины баронессы Э.Ф. Раден. Поэтому поиск свежих сил, неординарных личностей за пределами круга официальных лиц был для Константина Николаевича затруднен. Головнин же, спектр деятельного общения которого был весьма широк, становился той нитью, которая связывала генерал-адмирала с петербургским обществом.

Головнин надолго становится личным секретарем великого князя, и между ними завязывается дружба, которая протянулась почти на сорок лет, до самой кончины Александра Васильевича. Скоро определились и роли каждого в их совместной деятельности. Головнин принял на себя бремя фактотума Константина Николаевича, педантично выполнявшего все его поручения, а генерал-адмирал стал патроном своему другу, которому он доверял свои сокровенные тайны, мысли и чувства и при этом всячески содействовал его служебной карьере. Помимо того, что лежало на поверхности, в их отношениях присутствовали и скрытые роли, содержание которых, однако, было достаточно заметно окружающим.

Эти роли хорошо просматриваются в их переписке, которая велась на протяжении всего периода их дружбы — с 1851 по 1886 г. До ухода генерал-адмирала в отставку в 1881 г. эта переписка носила преимущественно односторонний характер: объем эпистолярного творчества Головнина в десять раз превосходил объем писем великого князя. Константин Николаевич был довольно ленив на писание и, занятый многочисленными делами, не утруждал себя частной перепиской. Головнин же, напротив, обладал фантастической работоспособностью. Даже будучи министром, он «стремился лично во все вникать» и «не только неизменно правил, дополнял и редактировал наиболее важные документы, составленные чиновниками министерства, но и сам много писал»^{110}.

Их письма отложились в трех архивохранилищах: в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки (в фонде А.В. Головнина) хранятся письма Константина Николаевича за 1851–1864 гг.; в Государственном архиве Российской Федерации (в фонде Мраморного дворца) находятся его же письма за 1881–1886 гг.; в Российском государственном архиве Военно-морского флота (в фонде вел. кн. Константина Николаевича) сохранились письма Головнина почти за весь период их отношений — с 1856 по 1886 г. Внутри этих больших периодов переписка сохранилась только за те годы, когда корреспонденты были в разлуке.