Александр II

Руководили заговором трое мужчин и одна женщина, все члены «Народной воли». Александр Михайлов, дворянин по происхождению, вначале был теоретиком революции, начитавшись подрывной литературы, пока не осознал бесплодность дискуссий при закрытых дверях. Мало-помалу, поэт нигилизма превратился в холодного, расчетливого организатора политических убийств. Его отношение к царизму можно было бы сравнить с отношением профессионального подрывника к грозящему рухнуть ветхому дому, который ему поручено взорвать. Помогал ему Николай Кибальчич. Этот молодой украинец, химик по образованию, поначалу принимал участие в националистическом сепаратистском движении и провел три года в тюрьме, в 1875–1878 годах, за распространение листовок. Приехав в 1879 году в Санкт-Петербург, он создал лабораторию по производству динамита. Ему тоже претило пустословие, и он стремился использовать свои технические знания на благо общего дела. Мины и бомбы были его страстью. Он купался в нитроглицерине. Третьим заговорщиком являлся Андрей Желябов. Сын и внук крепостных слуг, он видел свое предназначение в борьбе за народное счастье и считал, что для этого все методы хороши. Однако лично ему царский режим не причинил никакого зла. Благодаря своему отцу, управляющему богатого поместья в Крыму, он поступил в Одесский университет. Женившись на дочери землевладельца, он даже начал заниматься сельским хозяйством. Но материальное благосостояние не смогло притупить в нем ненависть к самодержавию. В 1877 году он оказался на скамье подсудимых среди обвиняемых по знаменитому «процессу ста девяноста трех». Оправданный за недостаточностью улик, он вышел из тюрьмы еще более озлобленным. Цареубийство стало его навязчивой идеей. Это он установил мину на железнодорожных путях в Александровске и снабдил Халтурина динамитом, использованным для устройства взрыва в Зимнем дворце. Эти две неудачи отнюдь не обескуражили его. Он верил, что третья попытка будет удачной. По словам революционерки Ольги Лубатович, «это был стройный, темноволосый юноша с бледным лицом, с красивой бородой и выразительными глазами. Он произносил страстные, пламенные речи сильным, приятным голосом и обладал всеми необходимыми качествами для того, чтобы стать народным трибуном». («Четыре женщины-террористки против царя».) Товарищи Желябова уважали его за фанатизм, хладнокровие и целеустремленность. Он создавал вокруг себя мрачную, угнетающую, тревожную атмосферу. Сообщники называли его между собой «ужасным Желябовым». Ему было двадцать девять лет, он давно расстался с женой и состоял в любовной связи с еще одной участницей заговора, неистовой Софьей Перовской. Дочь генерала (военного губернатора Санкт-Петербурга до покушения Каракозова), она провела счастливое, безмятежное детство сначала в загородном поместье, затем в столице. Но очень скоро, в силу особенностей натуры, у нее открылись глаза на тщету и суетность светских удовольствий. Уединившись в маленьком домике в предместье, она порвала все прежние связи и посвятила себя революционной деятельности. Товарищ Перовской, Кропоткин, описывает ее следующим образом: «Увидев эту рабочую женщину в шерстяном халате, тяжелых сапогах и хлопчатобумажном платке, никто не узнал бы в ней юную девушку, несколько лет назад блиставшую в аристократических салонах столицы… Она была всеобщей любимицей… Твердая, как сталь, она совершенно спокойно относилась к мысли об эшафоте. Однажды она сказала мне: „Мы сделали великое дело. Возможно, в нашей борьбе погибнут два поколения, и все же она должна достигнуть своей цели“». Когда Софья Перовская встретилась с Желябовым, ее словно ослепила молния. Этот человек представлялся ей воплощением ее революционного пыла. Она с радостью разделила с ним, почитаемым ею за выдающуюся личность, жизнь борца. Надменная и требовательная, она обожала его до такой степени, что не прощала ему малейшей слабости. Иногда, измученный трудами и заботами, он плакал, уткнувшись лицом ей в колени, а она грубо отталкивала его от себя, не переставая безумно любить при этом. В их необузданной восторженности было что-то разрушительное. Знала ли она о той трагической параллели, существовавшей между страстью царя к молодой женщине и ее страстью к Желябову, возникшими в силу неумолимого исторического рока? И если знала, то понимала ли, что хотя их политические убеждения были диаметрально противоположными, они следовали, каждый на свой манер, одной и той же дорогой любви, постоянно подвергаясь угрозе насильственной смерти? Вряд ли. Она была слишком поглощена охотой на человека, чтобы иметь возможность сравнивать свою судьбу охотника с судьбой царя – жертвы. Стоило кому-нибудь упомянуть в ее присутствии об императоре, она вскипала от гнева. Она ничего не хотела знать о его качествах правителя, патриота, мужа, отца семейства. Для нее во всем мире существовал лишь один человек, достойный того, чтобы она думала о нем с любовью и состраданием, – Желябов.