Александр I

А Александр недели через две залечил свои „раны“ и был проведен сквозь строй палок, чтобы добить остальные удары.

Ему дали 4000 палок, но он чудом остался жив.

Солдаты, вероятно, щадили уже раз наказанного.

Когда показались рубцы на коже, его, по законам того времени, как лишенного прав, сослали в Сибирь на поселение.

В далекую, затерянную среди оврагов и долин сибирскую деревню привели высокого стройного солдата, Михаила Силина, и отдали под надзор начальства».

Лев Николаевич на минуту остановился. Умиленный поэтичностью взволновавшего его образа, он не мог продолжать дальше рассказ. Его давили спазмы в горле, а в глазах стояли светлые, лучистые слезы, слезы великого сердцеведа.

«И вот, рассказывают, — продолжал он с дрожью в голосе, когда прошли спазмы, — что долго прожил Михаил в той деревне, научился хозяйству, помогал крестьянам и учил детей их грамоте.

Случилось, что пригнали в ту деревню двух ссыльных, и из них один был старый придворный служитель. Вскоре служитель этот заболел тяжкой болезнью и уже был при смерти.

Положили его люди на повозку и привезли к старцу Михаилу, когда тот молился.

Александр порывисто посмотрел на больного и узнал в нем своего старого придворного слугу, работавшего в саду.

Узнал его и служитель…

И от сильного волнения он упал на землю и лишился чувств.

Подхватили его люди и унесли домой.

Когда он очнулся и поведал окружающим его все, что с ним было, — народ бросился к Александру.

Но Александра уже не было.

С той поры, рассказывают, долго бродил по Сибири высокий стройный старик и где-то около Уральских гор, у самой границы Европы, встретил свой последний час…

Какая то была величественная минута, должно быть… Какое освобождение души…»

Источник: Огонек. 1905. № 17, от 15 мая.

ИСТИНА, УБИТАЯ В СПОРЕ

Полемика продолжается до сего дня. Причем читатель многочисленных сочинений о старце Феодоре Козьмиче чувствует себя чеховской Душечкой, поочередно проникаясь силой и стройностью доводов, предлагаемых той и этой стороной. Или героем Свифта, которого вовлекают в свой нескончаемый спор тупоконечники и остроконечники.

Вот две книги — одна наиболее основательно излагает взгляды «союзников» Хромова; другая — противников. Первую написал князь В. Барятинский. Вторую — профессор К. В. Кудряшов.[347]

Как не поверить князю, когда он указывает на сплошные противоречия в «показаниях» таганрогских спутников Александра Павловича о его последних днях! Вот запись в дневнике доктора Виллие: «Ночь прошла дурно». А вот — в дневнике императрицы под тою же датой: «Государь прислал сказать, что ночь прошла хорошо». Единственно разумное объяснение: и врач, и жена писали о том, чего не было, создавали хронику несуществующей болезни, путали следы.

Нет, не единственное и совсем не разумное, — возражает профессор, и невозможно с ним не согласиться. Виллие пишет о том, что видел сам; императрица — о том, что слышала; разноречия неизбежны. И мы уже готовы развить мысль Кудряшова: какой же любящий муж пошлет сообщить жене, что очередная ночь его болезни прошла плохо? Это жестоко.

Но рядом лежит книга «Царственный мистик», глаза перебегают на ее страницы, и новые доказательства вновь переубеждают нас: нет, был, был сговор приближенных! Иначе откуда другие разночтения в одновременных записях? Например: больной за обедом пил то ли «хлебную отварную воду», то ли «яблочную воду с соком черной смородины».

Впрочем, не станем спешить; послушаем Кудряшова: когда все поглощены болезнью, не до деталей. Логично. (Однако вопросы остаются: когда не до деталей, зачем вдаваться в подробности?)

Барятинский, далее, обращает наше внимание на очередную неувязку: Виллие считает, что «болезнь продолжается», императрица же видит супруга «не в таком состоянии, как прежде».

Кудряшов же убедительно отводит довод оппонента: «Болезнь могла продолжаться, хотя состояние больного несколько и изменилось».

Барятинский: доктор Тарасов констатировал, что обморок с государем случился 14 ноября, в седьмом часу; князь Петр Волконский тогда же указывал: все это произошло в восемь вечера; говоря о времени смерти императора, одни зафиксировали 10 часов 50 минут, другие — 10.47, третьи — 10.45. Впрямь, несогласованность.

Кудряшов: противоречия ничтожны, и главное: они не отрицают самого факта смерти! Нечего возразить.

Однако и князь Барятинский, как говаривал Фаддей Булгарин, «не в темя бит»; он предлагает все новые и новые доказательства. Вот подпись доктора Тарасова под протоколом вскрытия тела покойного императора Александра Павловича; а вот — соответствующее место из воспоминаний доктора, где факт участия во вскрытии отрицается! В таком случае подпись не что иное, как подделка.

Кудряшов опровергает: у нас имеется свидетельство квартирмейстера Шенига (он сопровождал Александра Павловича в его последнем вояже) о «месте» на теле покойного, которое «хватил Тарасов» и которое стало оттого «черного цвета». Записки же Тарасова относятся к 1842 году, а мемуаристам свойственно ошибаться.