Алекс и Алекс (СИ)

— На сейчас у тебя есть уже не просто прописанная, а ещё и отлаженная, и работающая клеточная и нейро программа, как с тем же болевым шоком самому справиться. Кроме того, в аналогичном случае твой организм теперь и кровь сам остановит, и рану санирует. По травматическим и огнестрельным переломам костей я, правда, пока ещё не всё понял, но заживление ещё не завершено. Думаю, часа через четыре и тут что-то смогу родить хорошее. — Оповещает Алекс из чипа. — С чистой совестью заявляю: за эти два месяца, мы тут сделали всё, что могли. В языках, правда, ты б мог быть получше. — Мечтательно тянет он, но сам себя же и одёргивает. — Но тут уж, как говорится, чем богаты… Жаль, что тут подольше задержаться нельзя. — Кажется, его снова уносит мыслью не туда.

— С ума сошёл?! — смеюсь в ответ, признавая в душе справедливость его аргументов. — Ты же сам по началу переживал, что всё насквозь несправедливо! И что это чуть не геноцид, нет?

— Геноцид и есть, — ворчит он. — Другое дело, что условия идеально совпали с индивидуальной программой обучения.

— Помнишь, ты обещал, что ответишь на мой вопрос, зачем это всё? Когда отсюда будем выходить? — напоминаю ему разговор двухмесячной давности, который мы по обоюдному согласию отложили до лучших времён.

Тогда я принял весь его план целиком и сразу, и не стал спорить.

— Ты ещё сказал, что я не готов к откровенному ответу на том этапе, а врать ты не хочешь? — продолжаю. — Ну вот, сегодня последний день тут. Жду ответа.

— Точно… У меня была гипотеза, которую я тогда не мог доказать, — сознаётся он. — Но теперь чётко вижу, что не ошибся. Логика простая. Будь даже оба твоих родителя живы, до какого уровня в этом обществе ты мог бы дойти?

— Середина среднего класса, самый потолок. И это ещё не в самом худшем случае, — я много думал об этом за последние два месяца, оценивая происходящие во мне изменения.

Потому ответ у меня давно готов.

— Искры у меня никакой нет, семья самая средняя, в кланах никого не знаем, — перечисляю все резоны. — После этой пары месяцев самообучения тут могу сказать, что прирост населения у нас положительный, соответственно, с каждым поколением рабочих рук становится всё больше. А распределение ресурсов ограничено. Соответственно, стоимость любого труда падает, и всё большая часть среднего класса оказывается в трущобах. Неизбежность эволюционного процесса, так сказать. Растут трудовые ресурсы общества, живущие на пособие. Плюс — растущая в глобальных масштабах автоматизация, когда люди для процессов всё менее нужны.

— Как насчёт производства нематериальных ценностей? — подначивает меня Алекс, поскольку на эту тему мы с ним много спорим до сих пор. — Есть же всякие там миллионеры от интеллектуального труда?

— Как ты говоришь, у каждого министра есть свой сын. На тот уровень я ни образованием, ни рылом не вышел. Чтоб дорваться до тех кормушек, надо родиться в семье повыше, чем моя.

— Какие есть варианты для личностного развития? — в стиле преподавателя на экзамене вопрошает Алекс.

— Изо всех сил пытаться прибиться в кланы. Доказывать годами компетентность, лояльность, смирившись с тем, что ты — пожизненный винтик в механизме. Тогда, возможно, хоть твои дети чего-то добьются. Ещё, конечно, можно надеяться на клановые войны и на то, что твоего начальника прибьют, — хмыкаю, вспоминая смешные случаи, которые мы с Алексом черпаем из сети.

Поскольку доступ к информации в Квадрате не ограничен.

В пенитенциарном заведении, куда меня определили на пару месяцев по решению суда, в первый же день случились сразу три вещи. Хотя, «случились», наверное, неточное слово.

Выяснились.

Ещё по пути, приведённый в относительный порядок в медблоке прямо в здании суда, я скользнул взглядом по энергетическому каркасу человека — справочному плакату, висевшему на стене кабинета, в виде вырезки из медицинского анатомического атласа (рядом на той же стене висели дипломы тамошнего врача).

Алекс при виде этой картинки тут же зашипел, чтоб я глядел на неё и дальше, не переставая, и не смел отводить взгляда, пока он не разрешит (он там что-то лихорадочно анализировал, попутно сравнивая скан изображения со своими представлениями о правильном).

Видимо, я настолько откровенно таращился на тот плакат и так неприкрыто удивлялся, что врач, похихикав, спросил, нет ли у меня в планах медицинского университета, судя по неподдельному интересу к его профильной тематике.

Я, естественно, ответил, что может уже и есть; и воспользовался оказией, чтоб задать некоторые вопросы (вопросы, понятно, задавал Алекс, потому что я и половины таких слов не знаю).

Итогом беседы Алекса с врачом стало часовое молчание моего соседа, из которого он вынырнул, снедаемый срочной жаждой действий. Он тогда так и сказал: «Объясню всё потом, сейчас делаем, как я говорю. Всё к лучшему, верь мне».

Я и не стал с ним спорить и дисциплинировано до поры выполнял все его упражнения, хотя в половине их не видел смысла, а второй половины просто не понимал.