Алеф

— Вчера в восемь часов вечера японское правительство запретило персоналу родильных домов выдавать трупы мёртворождённых младенцев родителям. Отныне все детские тела будут изыматься специально учреждённой службой и кремироваться. Китай также заявил о жёсткой позиции в отношении экономической эксплуатации мёртворождённых. Теперь лица, замешанные в подобного рода правонарушениях, будут считаться пособниками убийства, ибо известно — цитирую — «что многие женщины специально провоцируют выкидыши, поддаваясь соблазну лёгкого заработка».

Какой бред! Всё это имело бы смысл, будь мой бизнес частью реального мира, но в виртуальности вводить подобные запреты попросту нелепо — ведь из-за них настоящие дети не перестанут рождаться мёртвыми.

— Похоже, скоро дойдёт и до нас. Как тебе кажется? — говорю я.

— По правде сказать, не думаю.

— Почему?

— Женская интуиция, господин Кармин. Да, и потом, слишком многим необходимы наши услуги. Не пропадём.

— Ну-ну, твоими бы устами… — усмехаюсь я. — Есть ещё что-нибудь?

— Нет, это всё.

— Хорошо, тогда займись тем, о чём я просил.

— Да, господин Кармин.

Отключив интерком, разворачиваю кресло к окну: мухи плотно облепили стекло — кажется, они упорно пытаются проникнуть внутрь. Их тяжёлые чёрные тела разгоняются и бесшумно бьются о прозрачную преграду — как я уже говорил, все офисы в здании звуконепроницаемы. Похоже, это всё-таки шпионские программы, только странно, что защитные системы небоскрёба до сих пор их не уничтожили.

На всякий случай запускаю сканер. Через пару минут он выдаёт отчёт: всё чисто, никто не пытается проникнуть в файлохранилище или инфраструктуру фирмы.

Насекомые когда-то были самым многочисленным классом животных на Земле. До того, как Природа поглотила их. Но в городах остались мухи и тараканы. По идее, теперь их следует считать выпавшим звеном эволюции. Как и человечество, кстати.

Я нажимаю розовую кнопку:

— Мила, ты когда-нибудь думала о том, что крысы, бегущие с корабля, — это новое поколение?

— Поколение чего? — секретарша явно сбита с толку.

— Эволюции. Ты согласна, что только выживший может дать потомство?

— О, да, конечно! Само собой.

— Ну, так как насчёт крыс?

Какое-то время Мила молчит.

— Пожалуй, вы правы, господин Кармин, — отвечает она, наконец.

— В таком случае попроси кого-нибудь пересчитать всех крыс в нашем здании.

— Боюсь, у нас их нет, — кажется, секретарша обескуражена. Но и я тоже: мне казалось, что грызуны вездесущи, будь то реальный или виртуальный мир.

— Это почему?

— Требование санитарной нормы. Всех грызунов давно истребили. Они разносили вирусы и вредоносные…

— Всё ясно. Тогда приобрети мне парочку в зоомагазине. Разных полов.

— Хорошо, господин Кармин. Это срочно?

— Нет, подождёт до завтра.

Чем дальше мы идём, тем труднее возвращаться. Чем труднее возвращаться, тем меньше мы этого хотим. Чем меньше мы этого хотим, тем сильнее желание идти дальше. Чем сильнее желание идти дальше, тем быстрее мы устаём. Чем быстрее мы устаём, тем сильнее желание остановиться. Сделать остановку — значит впасть в отчаяние.

Так говорил мой отец. До того, как утонул в Финском заливе. Мать сказала, он заплыл слишком далеко, и у него не хватило сил дотянуть до берега. Но, вспоминая его слова, я иногда думаю: «А хотел ли он вернуться?» Может быть, он сделал ту самую роковую остановку, когда сил идти вперёд уже нет, а смысла возвращаться — и подавно?

Я часто вспоминаю его — не то, как он играл со мной в детстве, а каким он был в последние годы. Тогда отец казался мне очень старым.

Иногда он делился со мной обрывками своих мыслей, облекая их в форму афоризмов. Не знаю, было ли ему важно, чтобы я его понимал, но я запоминал его слова, составляя из них коллекцию.

Последнее, что он сказал: «Подниматься на гору мешает не её высота, а то, что остаётся у её подножья». Потом отец разбежался и прыгнул в воду. С тех пор живым я его не видел.

Похоже, я и мать тяготили его — а может, весь образ жизни, который он вёл. И он оставил нас у подножия своего Эвереста. Было ли для отца это шагом отчаяния или, напротив, силы? Я думаю, он просто сошёл с ума. Для меня лишение себя жизни неприемлемо в принципе. Иногда мне кажется, что без меня мир исчезнет, что вселенная существует лишь потому, что существую я. Знаю, мысль не нова, однако разве это делает её неверной?

Я никогда не понимал и не принимал поступок отца. Для меня он навсегда останется безумцем, предавшим меня, мою мать и себя самого.

Впрочем, я даже не уверен, что отец нарочно заплыл так далеко. Возможно, это был просто несчастный случай. Иногда чьи-то слова так искажают наше представление о происходящем, что мы сами выстраиваем на их основе иллюзию, ничего не имеющую общего с действительностью.

— Привезли образцы для мистера Фарли, — сообщает Мила по интеркому.

— Пусть заносят.

Неужели уже половина второго?

Дверь открывается, и входят посыльные. В руках они держат запечатанные коробки.

— Поставьте под стол, — говорю я, вставая с кресла. — Да, вот сюда. Благодарю вас.