За что оскорблять меня, исправлять какъ дурнаго? думалъ онъ. Чмъ я дуренъ? Я никому зла не длалъ. За что же? Онъ невольно чувствовалъ злобу на Делесова и говорилъ себ: зa что, Богъ съ нимъ. Но потомъ опять приходилъ ему взглядъ общій людской на себя, и онъ мучался, мучался, усиленно стараясь унизить себя въ собственныхъ глазахъ. И все мысль, что одно вино и съ разу перенесетъ его сейчасъ опять на тотъ апогей счастія и величія, на которомъ онъ былъ, заставляла его желать однаго, вина и свободы. Въ эту 3-ю ночь онъ долго одинъ мучался, ходя въ своей комнат. Онъ плакать хотлъ, но не могъ, тогда какъ звукъ [
Въ середин ночи, еще во сн, Делесовъ услыхалъ надъ головой музыку. Сначала музыка эта составляла понятное явленіе сна; но понемногу пробуждаясь, вс прочія виднія сна изчезли, осталась темная комната, кровать, столикъ, полусвтъ окна и надъ головой страстные звуки какого-то незнакомаго ему мотива. Звуки эти доставляли ему такое наслажденіе, что довольно долго онъ только слушалъ ихъ и не отдавалъ себ отчета въ томъ, что это такое было. —
Догадавшись наконецъ, что это былъ Албертъ, онъ потихоньку всталъ и крадучись пошелъ по направленію звуковъ. Они привели его къ двери чулана. Приложивъ ухо къ двери, съ замирающимъ дыханіемъ и дрожа отъ холода, но не замчая того, Делесовъ долго стоялъ и слушалъ. Это дйствительно былъ Албертъ; хотя мотивъ былъ совершенно новый, Делесовъ узналъ эту нжную и страстную игру, притомъ слышалъ тяжелое его дыханье, изрдка радостный смхъ и странныя нмецкія несвязныя восклицанія. – Превосходно! Прелестно! Вы геній! Ахъ Боже мой, я ничего подобнаго не слыхалъ! – говорилъ самъ себ Албертъ и радостно чуть слышно смеялся......
8.
25 На другой день,26 вообще на четвертый пребыванія Алберта у Делесова, они обдали вмст дома. Албертъ былъ также изнуренъ, блденъ и слабъ. Онъ ничего не лъ и, берясь за стаканъ, въ который Делесовъ налівалъ ему вино, робко взглядывалъ на хозяина. Онъ, казалось, хотлъ говорить, но не могъ. Начавши рчь, онъ вдругъ останавливался.
– А я нынче ду въ Донъ-Жуанъ, – сказалъ Делесовъ, – подемте право.
Албертъ ничего но отвчалъ, а только изподлобья взглянулъ на Делесова.
– Право подемте.
Албертъ взялъ бутылку вина, налилъ себ полный стаканъ и вдругъ, ршительно стукнувъ по столу, сказалъ: демте! Все остальное время до театра онъ молчалъ и, какъ казалось Делесову, насмшливо, изрдка поглядывалъ на него. Передъ театромъ онъ попросилъ еще выпить, потому что иначе, говорилъ онъ, музыка слишкомъ сильно на него подйствуетъ. Въ карет однако онъ держалъ себя смирно; только изрдка Делесовъ замчалъ, что онъ вздыхалъ, пощелкивалъ языкомъ, производилъ губами звукъ человка, сбирающагося говорить, но не произнесъ ни однаго слова. Входя въ театръ, онъ видимо такъ зароблъ (несмотря на то, что по стараніямъ Захара онъ былъ весьма прилично одтъ въ барское платье), онъ такъ зароблъ, что Делесовъ долженъ былъ почти за руку ввести его. Это состояніе болзненнаго испуга продолжалось до того времени, пока не заиграли увертюру. Тутъ онъ весь переродился, лицо его сдлалось все вниманіе и радость. Онъ подпрыгивалъ на своемъ стул, улыбался, слезы текли по его щекамъ, и никого для него не существовало. Въ антрактъ снова на него находила робость, онъ испуганно оглядывался, опускалъ глаза и не выходилъ никуда съ тмъ, чтобы не встртить кого-нибудь знакомыхъ. Во второмъ и слдующемъ акт было тоже, Албертъ блдный сидлъ подл Делесова и плакалъ и таялъ отъ счастія. И страданія и радость такъ и отпечатывались на его лиц. Къ концу послдняго акта онъ такъ ослаблъ, что насилу могъ сидть на стул и только болзненно улыбался. Делесовъ нсколько разъ долженъ былъ подталкивать за руку, чтобы вывести изъ партера, когда все кончилось. —
Садясь въ карету, Делесовъ пропустилъ впередъ Алберта, но Албертъ, какъ бы изъ учтивости, отказывался. Делесовъ вспрыгнулъ въ карету и далъ мсто; вдругъ Албертъ изчезъ куда-то. Онъ выглянулъ въ дверцу: черная худая фигура Алберта рысью бжала по подъзду и скрылась за угломъ театра. – Албертъ, Албертъ! – закричалъ онъ, но Албертъ не оглядываясь бжалъ ужъ по темному переулку.
– Нтъ, онъ ршительно сумашедшій! – подумалъ Делесовъ.